15
Пошел на кухню. Поставил чай.
Надо успокоиться.
Закурил, с сожалением глядя на мизерное количество сигарет в только что купленной пачке. Хоть опять иди!
Нет уж, увольте!
Я подошел к окну и, не отодвигая занавески, посмотрел в окно. Баба Га-ля, что впустила меня в подъезд, стояла, уперев руки в бока и, тряся головой, о чем-то разговаривала с вышедшем на улицу громилой Артуром. Тот, актив-но жестикулируя руками, ей что-то объяснял. Аня, местная алкоголичка, с опухшим от пьянок лицом (еще одна достопримечательность местная), под-тянувшаяся уже с утра к скамейке, активно поддакивала.
Аня - это шлюха с трассы бывшая, чем и гордится. И ремеслом своим за-нимается здесь иногда, когда спрос есть.
Не знаю только, у кого на нее спрос может быть.
И, конечно, баба Нюра с вечно счастливым лицом стояла рядом и просто стояла и слушала.
Засвистел чайник. Хотел его выключить, а потом передумал. Посвисти, родной, пусть сука там, наверху, побесится.
Пиво пить не стал, просто убрал в холодильник. Заварил пюре, поел и плевать, что невкусно. Когда есть хочется, съешь все, тем более, я и так поху-дел в последнее время, есть надо. Сока налил, выпил.
Первым делом, после еды, хотел убраться. С удивлением обнаружил, что Настя убрала за собой диван и прибрала в доме – вывернула импровизиро-ванную пепельницу в помойное ведро, туда же отправились и пустые бутыл-ки. Мне оставалось только мусор вынести, до маминого приезда.
А далее… Жарища, как в аду. «Синяя» скамейка с фантастической быст-ротой наполнилась людьми, и уже не опустела до самого вечера.
Да, еще солнце было в тот день излишне яркое. В то время, зимой вроде еще, я начал чувствовать, что яркий свет мне как-то больно делает, смотреть на него не могу, просто слепну от него.
Понеслось. Звонкая бабка Нюра, верещала на всю улицу и размахивала пакетом с крошками, призывая птичек.
Затем добавились все остальные участники действия. Видели бы вы это. Самое смешное, у других домов не было и подобия такого сборища, напротив, там стояла тишина. Все уроды, начиная от бабок и заканчивая алкоголиками, тянулись сюда. Особенно понравилась бабка, вышедшая из соседнего подъез-да. Она задыхалась, но чуть ли не вприпрыжку бежала сюда. Честно, я не вру.
Опять круг бабок и круг синемор, и баба Нюра между ними. Опять вопли, опять шум.
Вот Артур в очередной раз рассказывает о своем подвиге: «Меня попро-сили - я сделал». Недавно этот матёрый человечище врубил музыку в пол-восьмого утра и баба Нюра в окошко (живет она над ним), попросила сделать его потише. Ну, я думаю, вы представляете, как она просила - визжала на всю улицу, жизнерадостно так. Он сделал и теперь такой гордый.
Смотрите, хороший какой!
А пошли они все! Я старался не обращать внимания на это все, но как, скажите мне, как?
Пошёл в комнату, сел за стол. Попытался начать писать сочинение по литературе, ничего не получилось, мысли другим были заняты.
Может, не тупить, а просто скачать из интернета? Пусть подавится, Фу-рия хренова, все равно это для галочки и все равно меня выгонят, так что и стараться не надо. Найти оказалось весьма непросто, недаром говорят «най-дется все… Со временем». Потом Барсик запросил есть, и как-то из головы этот поиск у меня вылетел.
Мысли заняты были Настей, Саньком, Коробком, обещавшим придти. Мне стало как-то обидно, что я не уговорил Настю остаться. Несколько раз я было поднимал трубку телефона и хотел позвонить ей, но всякий раз говорил себе: «попозже, потом». Нет, лучше бы не приходила, придет и эти нагрянут, вообще пипец. Дальше думать даже страшно стало. Эти-то ведь не Санек. Можно, конечно им дверь не открыть, но… как она на меня потом смотреть будет?
Ненавижу себя, просто ненавижу.
Санек не объявлялся, видимо, хорошо его Клим припахал. Может, это даже и к лучшему, все равно урод он моральный.
И все равно я об этом ему не скажу.
Ну, а насчет уродов у магазина… тут было все просто: я просто времена-ми подходил к окну и смотрел, нет ли их на скамейке. К моему счастью, они не появлялись. И знаете, если честно, по фигу мне было. Пусть приходят, дверь все равно им не открою, и пусть потом предъявы кидают, мерзавцы. Пытался я и смотреть телевизор этот сволочной, и закрыл форточку, и читать пытался тоже, даже прочитал несколько страниц Холдена Колфилда, но это было просто нереально. Реальность в жёсткой форме напоминала о себе. Кваканье Кулька, пьяные вопли и хохот, верещание старух и баб перекрывало все, абсолютно все.
И где этот мой долбаный внутренний мир? Только возмущение всем и только. Где или в чем отдушина? Лживое и фальшивое телевидение? Идиот-ский интернет? Или книги, которые невозможно читать, потому что так кни-ги не читают, так только мучаются?
Так прошло где-то часа два. Затем за стеной врубили музыку. Из окна, что было чуть правее и этажом выше, вылез малолетка лет четырнадцати, и стал во всю глотку распевать дебильную песню из дебильного мультика про Винни-Пуха. Словно его заело, кукушка хренова. То ли над кем-то он издевал-ся, то ли просто так, от дурости, идиот.
Было слышно, как где-то причитает какая-то бабка, где-то мать орет на ребенка, чтобы он не подходил к машине. Какой-то пьяный урод, с трудом выговаривая слова, кого-то поучал жизни. Где-то орет музыка. Постоянно взад-вперед снуют машины, сигналят, визжат тормозами. Какофония была ужасающей и на фоне все этого – поскрипывание половиц над головой, куда бы я не пошел. И дым. Дымит помойка, как всегда.
Лег на диван. Надо было обдуматься, разложить все по полочкам внутри головы. Закрыл глаза. Не думалось. Заснуть хотел, ведь ночью почти не спал. Но тут с улицы донёсся просто гомерический взрыв смеха.
Не выдержав, я подошел к окну, пытаясь понять, что там у них стряс-лось.
Оказалось, вот что.
У подъезда, напротив скамейки, лежал Аксакал. Сначала я подумал, что он вырубился. Но - как бы не так, он просто лежал на асфальте, как на дива-не, подперев рукой голову. А причину смеха выяснить было нетрудно, они орали так, что, наверное, на Мальте было слышно. Гребаный пудель бабы Ни-ны описал Кулька. Эти уроды без конца повторяли, как попугаи: «обоссал!», заходясь истеричным, отвратительным смехом.
Но это было еще не все. Спустя минут десять, Кулек вдруг заохал:
- У… бья… е… в рот, - квакал он, - уо-уо-уо…
- Дай разок! - клокотал он, обращаясь к удаляющимся спинам Марьяны вышедшей из подъезда со своей младшей сестрой.
– Ишь, епа мать, бьять… - причитал он, вызывая очередные приступы смеха на скамейке.
«Сайлент Хилл».
Реклама говорит – поставь современные окна и ничего слышать не бу-дешь, а потом что - уплотнители стен? Может, сразу бункер построить?
Как следствие, я опять повстречался со своим старинным другом - голов-ной болью, накрывшей ночью. Но случилось это потом, а днем началось обе-щанное собрание.
Моя мама никогда не ходит на собрания нашего ТСЖ. Она прямо говорит, что там ничего не решается, а как наверху решили, так и будет. Так что обсуждать там особого и нечего. Полностью согласен, но делать было нечего, поэтому, устроившись у окна, стал наблюдать за сим действом.
Поспать-то ведь все равно не получится.
В прошлый раз было прикольно, особенно смешно стало, когда «ГГГ» объ-явила, что квартплату повысят за то, что должников по оной много и их долги раскидают на остальных жителей. Вот это шоу было, скажу я вам! Одни со-вершенно резонно говорили: с какого это они должны платить, за уродов ко-торые не платят? «ГГГ» благородно гневалась и орала в ответ, что это ведь все для людей, чтобы на ремонт дома хватало и на обустройство двора. А то в Управляющей компании все склады пустые, денег нет на ремонт.
Видал я их обустройство. Поребрики делают два таджика, а над ними пять начальников сидит и у всех по бумажке в руке. Хари бандитские и ру-ководит этим всем, конечно же, несравненный Клим.
А про должников… Все по ящику любят показывать, как бравые приста-вы разбираются с неплательщиками. Отключают им воду, канализацию, свет. Врут! Не знаю, не видел я здесь ни одного пристава.
Да, еще старшая по чему-то там приходила перед собранием. Она обхо-дила все квартиры, боялась, что люди забыли, ведь объявление сорвали еще на «военных» праздниках. Дверь я ей не открыл, пошла она куда подальше.
16
Галина Георгиевна … фамилию забыл, но она точно начинается на букву «Г», до выхода на пенсию была какой-то шишкой местного пошиба. Не знаю точно где, я не уточнял, незачем мне это. Но даже на пенсии она не отошла от дел, поддерживала «форму». Ныне «ГГГ» заседала в мини-мэрии. Что они там решают - никому неизвестно, но слово, слово-то какое – мини-мэрия!
Именно так – мини-мэрия. Мэрия, только очень маленькая, совсем ма-ленькая.
Она любит лозунги и шумные собрания, которые сама и устраивает. Любит здешний «народ» и всячески его привечает. Предпочитает больше вни-мания уделять простым людям, которых можно было бесконечно мучить ло-зунгами и «умными» речами, потому, что для многих из них предложение из восьми слов уже трудно для понимания.
В тот день «ГГГ» пришла вместе с представителем управляющей компа-нии, женщиной бальзаковского возраста, с резко выпирающей попой и слегка лоснившимся лицом, с которого немного растерянно смотрели белые рыбьи глазки. Представитель УК держалась поодаль, пока «ГГГ» весело разговаривала с населением скамейки, бесконечно поправляя свою прическу - знаете, такой старый, как в советском кино популярный, зачес на химии.
Наконец, стали собираться остальные. Стало поинтересней, менять пози-ции не стал, на балконе было бы лучше, но я все боялся, что меня заметят Тоха и Коробок.
Мое удивление вызвало практическое отсутствие новых лиц. Все те же люди, собирающиеся здесь каждый вечер. Алкаши сидели на трубе, напротив скамейки. К ним подошел Адольф, со всеми церемонно поздоровался (даже со валявшимся на земле Кульком) и встал рядом. Руки в карманах камуфляжных штанов, черная майка с триколором – черный, желтый и белый, с надписью какой-то. В зубах – окурок. Он прищурился как бывалый, оценивая иннова-цию от Артура, умник хренов. Оскалился довольно, видать, понравилось. Ин-новация заключалась в следующем – Артур надул презерватив, нарисовал на нем морду и привязал сие произведение к дереву, напротив скамейки. Это деревце тоже вечный камень преткновения. Одни говорят срубить его, другие – не надо. Впрочем, не в дереве дело было.
В центре скамейки сидела баба Нина, как всегда, немного сутулясь из-за своего высокого роста. Положив руки на колени, она хитро чему-то ухмыля-лась и щурилась.
Старшая стояла как дурацкий памятник, вполоборота. Спиной к дверям подъезда и левым боком к скамейке, перед ней расположились малозаметные жители дома. Они виделись мне серой безмолвной массой, в которой, как изюм, попадались знакомые лица. Например, похожая на борца сумо жен-щина (не знаю, как ее зовут, но вижу ее часто), и дворничиха, сейчас что-то обсуждавшая с низкорослой женщиной. Дочка офицера отставного, Натальей ее вроде зовут.
Я еще в школе учился, когда она с каким-то курсантом встречалась (есть тут у нас в городе офицерское училище), а отец запретил, и тут, на стоянке прямо, этому курсанту морду бил, орал, чтобы больше его не видел здесь. Кровищи было море. Не понимаю я этого, если человек любит, он виноват, что ли? Зачем избивать, словно какого-то подонка? Впрочем, никому это не надо.
Были там и лица, которые я уже видел, но ничего сказать о них не мог. Какой-то длинный худущий мужик с мелкими усами. Молодая женщина с ре-бенком на руках, не из тех, кто все время здесь торчит с детьми (эти-то не явились вовсе), ещё кто-то…
Но было видно, что многие не пришли, особенно те, кто среднего возрас-та. У людей свои дела, свой дом и не многие-то хотят тратить своё время на собрания, где ничего не решается. А потом, наш подъезд и наша «синяя» ска-мейка - не самое удачное место для собрания жильцов.
А может, и наоборот. Это с какой стороны посмотреть.
Итак, «ГГГ» начинала собрание. Положив бумаги на табуретку, вынесен-ную бабой Галей, она призывала всех к тишине. Не знаю почему, но я огля-нулся, стрельнув взглядом по окнам соседних домов. Удивительно, почти во всех окнах соседних домов торчали головы.
И этот дым от помойки - так и тянулся. Почему никто не погасит…?
Тем временем, старшая все призывала и призывала к тишине своим зычным голосом, но лишь резкий выкрик Артура, обращенный к людям, сто-явшим напротив «ГГГ», возымел действие. Довольный собой Артур деловито положил руки на колени и расправил плечи.
До чего же он меня бесил! Такие, как он, всегда считают, что если они сильнее, значит, они тут главные. Безумно захотелось гаркнуть ему – заткнись сам, упырь, но я трус по природе и, если всех это устраивает, то зачем в героя играть?
Наконец, старшая начала выступление. Именно выступление, она гово-рила так, как будто здесь не собрание, а кружок самодеятельности.
- Ну, раз никому не надо, начнем, – сказала она в сердцах, окинув взгля-дом всех пришедших. Только гармошки не хватало.
Затем началась скука. Старшая долго рассказывала о прогрессе, достиг-нутом в последние время. Ее монотонная речь навевала такую тоску и скуку, что я, сука такая, прослушал, в чем именно этот прогресс заключался. Вообще обидно, что прослушал, так бы хоть постебался. Потом она отмечала хорошее качество субботника, прошедшего накануне.
- Особенно хочется отметить Костю, - говорит, скользя по толпе взглядом. - За хорошую работу на субботнике и отличное содержание своей пригараж-ной территории. Костя, благодарность тебе. Где Костя?
Костя - это барыга из соседнего подъезда, он не пришел, поставив «ГГГ» в глупое положение. Впрочем, вышла она из него легко, рассыпавшись в благо-дарностях дворникам и тем, кто подрезал кусты и вырубал лишние деревья. Короче, скука была смертная. Я почти не слушал эту хренотень. Я пытался разглядеть бумажку, лежавшую раньше на табуретке, а теперь перекочевав-шую в руки представителю управляющей компании, которая тупо смотрела в него, будто в первый раз видела. Назначение табуретки понял сразу – «стол», для сбора денег и подписей. Значит, все это бред – и все эти восхваления и все остальное, не для этого вы собрание организовали, не для этого!
Так и получилось. Еще минут двадцать она несла эту ахинею. Затем по-делилась планами на будущее. Планами новой жизни - это ее слова. Мне захо-телось спросить: новая жизнь, - это какая? Ведь слово «новый» подразумевает все, что угодно – от рождения ребенка, до посадки в тюрьму. Это всего лишь следующий шаг, а куда - неизвестно, можно только предполагать.
В речи старшей, слово «новый» имело, несомненно, только положительное значение. Дежа вю какое-то. Она опять толкнула речь о планах и светлой пер-спективе – о новом магазине, который будет располагаться ближе. По ее сло-вам, этот проект, как и проект детской площадки, уже подали наверх. Слово «наверх» просто завораживало.
«Наверх» - туда, к тем, кого никогда не видели и не увидят. Эти самые верхние должны одобрить то, о чем им и дела-то нет, и не будет никогда. Тем не менее, наверх так наверх, просто магия какая-то. А потом началось самое интересное.
С чего это началось, если честно, я не заметил. Мое внимание заняла Настя, появившаяся у соседнего дома. Ради того, чтобы ее получше разгля-деть, я даже из кухни в комнату перешел. Она прогуливалась с Ксюшей, ка-тившей перед собой коляску с ребенком и лузгавшей семечки. Я мог бы смот-реть на нее часами, просто вот так сидеть и смотреть, не пошло, не с мыслями как бы скорей затащить ее в постель, а просто смотреть, не отрывая глаз, и любоваться ею. Вот вам и внутренний мир, и одиночество. Стоило ей появиться на горизонте, как остальные вещи становились неважными. Существует только она, и по барабану все принципы, по барабану все… остается только предательское ощущение своей неполноценности и несоответствия ей. Сижу как баран, на уродов смотрю, тоже мне занятие.
Они двигались в сторону остановки. Все дальше и дальше. Как парусник, подхваченный попутным ветром, она все отдалялась и отдалялась от моего взгляда. Дальше, дальше и дальше. И видеть ее становилось все труднее и труднее. «Бегущая по волнам», подумалось мне.
Александр Грин, кажется. Почти Гринин.
А потом она скрылась за домами, и - будто над морем набежали тучи. Та-кая тоска взяла…
Тоска и от того что, собрание это мерзостное продолжалось.
Оказалось, после речи о планах, «ГГГ» объявила сбор денег на ремонт кровли. Поднялся ропот.
- Деньги на кровлю ведь уже собирались? – сказала из толпы женщины в здоровенных очках. Ее поддержала Борец сумо, сказав, что деньги собира-лись не только на это, но и на ремонт швов и на новый асфальт, и на пореб-рик, но ничего так и не было сделано. Сделано чуть-чуть: поребрик у первого подъезда, ещё кучу земли для клумб привезли, да так и бросили. Видимо, жильцы сами должны были делать клумбы? Причем женщина в очках, обра-щалась не к «ГГГ», старшей по дому, а к представителю управляющей компа-нии, стоявшей как изваяние, с листом в руках.
Ропот начал переходить в гам. Грустно и смешно одновременно стало. У нас в квартире тоже швы текли, теперь не текут. Мама напрямую позвонила этой тете с большой попой и пригрозила, что вывесит съемку швов угла в ин-тернете. Быстро сделали. Потом мама рассказывала, как соседка сверху на-ша, та, что сейчас в больнице, которой тоже заделали швы тогда, шушукалась с «ГГГ», оправдываясь, что это мама сама обо всем договорилась. А «ГГГ» - в своем репертуаре - все выставила так: вот, для себя только стараются и все. Нет бы, чтоб для всего дома попросить… Короче, мама и виновата осталась.
- Товарищи, товарищи – начала кричать старшая, встав щитом перед представителем УК. Опять стекло начало шутить, выдавая неправильные об-разы: «ГГГ» казалась неестественно выгнутой вперед, а представитель УК, на-оборот, расплылась вширь.
– Денег недостаточно, - с нескрываемым недовольством, перебивая всех и вся, кричала старшая по дому. - Подрядчики требуют больше.
И опять, не давая вставить оппонентам слова:
– А сбор денег потому, что часть средств из ремонтного фонда была от-правлена на погашение задолженности изготовителям фигур-гномов и малых форм для детской площадки. Мы включены в федеральную программу, так что не беспокойтесь.
Еще одно умное слово – «федеральная программа». Никто не понимает что это такое, зато звучит хорошо. Тут уже не прикопаешься. Это ведь оттуда – сверху. Хотя не знаю, у меня наверху алкоголик живет.
Недовольству людей не было предела. Кто-то кому-то что-то доказывал и объяснял на пальцах. Другой орал на кого-то, казалось, сейчас крики перерас-тут в лай. Некоторые, также как и тетка в очках, пытались обращаться к представителю управляющей компании, по-прежнему не проронившей ни слова, но все их потуги, словно волны, разбивались об утес, имя которому «управдом».
Только надутый презерватив радостно всем улыбался, покачиваясь на ветру.
- Кроме того, мы вошли в городскую администрацию с ходатайством об установлении на доме номер 5 мемориальной доски. Это…
Дальше я не разобрал, будто бы в том доме жил какой-то герой войны.
«ГГГ» защищала позиции так, как те герои, в честь которых на днях будет установлена памятная доска, защищали свои позиции во время войны. Ни у кого и никогда не набралось бы смелости сказать: «зачем эта доска, заделайте мне крышу». Стыдно.
Вот так.
И, кроме того, знаю я и знают все, чья фирма будет заниматься изго-товлением этой доски.
Имеет лишь смысл добавить: стыдно должно быть не человеку, у которо-го течет крыша, стыдно должно быть тому, кто использует светлые образы как щит для прикрытия своих гадостных дел. Впрочем, смелости для такого высказывания не хватило бы и у меня, трус я, говорю же.
Кто-то про депутата сказал.
«ГГГ» глубоко выдохнула и сказала громко так, церемонно:
- Убийство лысого в подвале, пустым мешком по голове, - и развела руки в стороны в знак полного непонимания происходящего.
Депутата, который мог бы стать хоть каким-то правовым гарантом, я ни-когда здесь не видел. Вообще фигура еще более мифическая чем участковый. Не знаю, появляется ли она здесь или нет, но я его точно не видел. Говорят, у него какие-то часы приема есть, где-то, не знаю, на плакатах они не разве-шиваются, в отличие от предвыборных листовок. Я не говорю, что ему надо присутствовать на всех собраниях ТСЖ, но блин, хотелось бы, это ведь твой народ. Твой народ, который тебя выбрал, в конце концов, огромный штат по-мощников депутата есть, между прочим, хорошо оплачиваемый, это точно, почему бы им не присутствовать на этих собраниях? И на хрена нам тогда мини-мэрия?
А люди все возмущались и возмущались. Лишь жирная сплетница Викто-ровна стояла молча, вместе со звонкой бабой Нюрой. За все собрание они ни одним словом или действием не напомнили о себе.
- Давайте тогда начнем все с начала, - орала «ГГГ», - давайте перевыбе-рем старших по подъездам.
Оказывается и такие у нас есть.
А люди опять стали наперебой что-то кричать. Один перед другим, как собаки.
Начали орать и синяки. Им, как и бабкам, явно не нравилось, что на их территории выступают не они. «Че ты орешь??», «Мне пох…, рот закрой!!», «Слышь, ветряк!», «До звезды, не заткнешься, я тебе е..ло расплющу!», «Раску-дахтались, б…» - орали они возмущавшимся людям. Баба Галя, слыша эти га-дости, расхохоталась омерзительным смехом. Как же хотелось ее ударить!
Постепенно, люди, видимо, понимая, что ничего не добьются, стали рас-ходиться. У них не было ни сил, ни терпения продолжать этот бессмысленный спор.
Когда люди уже почти разошлись, старшая, как ни в чем не бывало, ска-зала:
- Товарищи, не забываем по пятьсот рублей сдавать, в ремонтный фонд.
Железный человек, действительно, железный.
Наверное, если на земле наступил бы Апокалипсис и явились бы четыре всадника, «ГГГ» стала бы собирать деньги на еду всадника по имени «Голод». Точно говорю.
- Деньги сдавать мне, под роспись, с занесением в эту бумагу, в ведо-мость. – Кричала старшая своим зычным голосищем, вертя в руках тот самый лист, который был в руках представитель управляющей компании.
Представитель управляющей компании - интересная аббревиатура полу-чается. Блин, действительно смешно. Всю, наверное, суть отражает.
Наконец, мое предположение получило подтверждение. Все это собрание - фуфло, лишь способ собрать еще денег. Лично мне было непонятно, как этот листик с фамилиями сдавших деньги (а такие, поверьте мне, нашлись) помо-жет продвижению делу ремонта дома и придомовой территории. Ведь есть универсальный ответ – средств недостаточно. И, интересно, знают ли эти лю-ди, что в счете за квартиру, приходящему каждый месяц, уже учтена стои-мость ремонта и они, по сути, каждый месяц на этот злополучный ремонт деньги сдают. Скорее, этот листик поможет в охоте на ведьм, ведь всегда можно ткнуть в нос этой бумажкой сказав: «этот и этот не сдали, поэтому ре-монта и нет…!» - и объявить новый сбор средств, с занесением в еще одну, та-кую же, бумажку.
- Как хотите! – театрально изрекла «ГГГ», - и живите в дерьме!
Просто лицемерные ублюдки. Согнали людей на собрание. Налепили о светлом будущем и потребовали еще денег. Но стоило людям возмутиться, так все – «Живите в дерьме!». И недовольная, типа, она жертва.
Уныло стало.
Значит, алкоголики, подонки всякие, и торговцы спиртом их не волнуют. Правильно, ведь на это деньги не соберешь.
Какая же я скотина, совсем забыл, этим занимаются - компетентные ор-ганы.
Был такой случай у нас в доме.
Кто-то написал анонимку на эту самую бабу Нину, так что, вы думаете, делала пара милиционеров, приехавших для выяснения? Они искали, кто эту анонимку злосчастную написал…
Да и кто там работает, такие же люди, вчерашние пацаны вот такие с улицы, такие как парень с первого подъезда, Димон вроде его зовут, который также нажирается на нашей скамейке и хвастается, как он деньги рубит в патрулях и всячески подчеркивает везде что еб.л он эту милицию. Сколько раз прошлым летом я его в кустах видел спящим и не сосчитать сколько еще увижу.
Подошел к окну, открыл форточку. Дышать нечем.
Действие продолжалось.
Старшая по дому, еще полчаса назад злобно выкрикивавшая ответы на вопросы, теперь любезно улыбалась и с улыбкой что-то говорила бабе Нине. Баба Нина, со свитой из бабок за спиной, получала ответы и покачивала голо-вой. Короче говоря, они мило беседовали, гадины. Чуть поодаль одиноко стоя-ла табуретка, ветер разносил шелуху от семечек, активно поглощавшихся ба-бой Ниной во время «собрания».
Это был просто еще один обычный вечер. Отличался он от предыдущих, только тем, что… да ничем он не отличался.
А потом все вернулось на круги своя. Только куча шелухи от семечек и осталась. Все разошлись, не поняв толком, для чего и собирались. На скамейке остались только основные… и опять понеслось.
Кулек ткнул локтем в бок Артура и показал на спину уходившего с собра-ния плюгавенького мужичка. Ехидно улыбаясь, Кулек, словно Цезарь, делал три вещи одновременно. Он объяснял, смеялся и жестикулировал. Сначала он показал Артуру два растопыренных пальца, затем загнув один, покрутил ос-тавшемся пальцем у виска, потом опустил руку и махнул ей с такой досадной иронией, что Артур, неотрывно смотревший на мужичка, заулыбался. О чем он рассказывал, я примерно догадывался. Этот мужичок, бывший гаишник, очень протестовал против вот этой стоянки неофициальной (а проще – неле-гальной) у нашего дома. Он постоянно ругался с водителями, с «ГГГ», да толку не было. Никто не понимал, почему он против, ведь у него-то гараж далеко и ему только удобней будет, но он все равно ругался.
Я его понял, но вам не скажу, сами догадайтесь.
«ГГГ» только недовольно выступала, картинно делая жесты руками: « Чего возмущается? Он же в ГАИ теперь не работает! Что ему надо?». Короче говоря, как все кончилось, вы знаете. Машины как стояли, так и стоят.
Тоскливо стало, и даже жалость появилась к людям. Не тем, что сидели и лукаво улыбались и орали, словно они опять у себя на нарах, а тех людей, ко-торые стояли, слушали эту гадину и ничего не могли с этим поделать. Так и представил: ГГГ смеется своим поганым смехом, прихлопывает себя по коле-ну, откидывает башку назад. «А кто с нами поспорит? Они даже не посмеют рта раскрыть, языки в задницу запихают, поропщут да и примут, так их! А не примут, все равно так сделаем, как хотим. Как порешили – так и сделаем. А подрядчик у нас самый правильный, таким и надо быть!»
Забыл сказать, кто-то ведь ещё о смете вспомнил, пискнул, вернее. Ду-маю, не надо говорить, какого ответа его удостоили…
И последнее. Вопрос к вам. Вы тоже платите за отопление летом? В смысле за батареи, которые не топят.
Да и пошли они все.
Вспомнил о сочинении. Заставил себя полезть в инет - продолжить поиск. И уже не знаю как, не помню точно, но наткнулся я на книжку там, про ар-мию. Бывший «боец» написал и вывесил, не помню, как называется. Не знаю, правда ли там была написана, но… просто несколько пассажей навели ужас. Я не хочу, чтобы ротный избивал меня в боксерских перчатках, я не хочу от-жиматься на очке в позиции «полтора», и не хочу «сушить крокодилов», и не хочу получать по хребтине дужкой от кровати, и не хочу подписывать «де-душке» сигареты в эту магическую «стодневку».
Но знаете, что больше всего разбесило!? То, что этот мерзавец, который пережил весь этот кошмар, когда стал «дедушкой», начал делать с «духами» то же самое, что и делали с ним. И объясняет такой, что это (дедовщина) его за-калило и сделало сильнее. И теперь он верит в то, что теперь, в гражданской жизни, его ничего не убьет, если в армии не убило по «духанке».
Мерзавец просто, подонок. Меня били и я буду бить, буду жизни учить, приговаривая: «потом спасибо скажешь». И следующий также скажет, и сле-дующий после того… а потом – вот, Коробок такой.
Безумие какое-то. Просто безумие. И никто не хочет это остановить. Ни у кого не хватит смелости сказать: «Я не буду этого делать!». И ни у кого не хватит смелости остановить своего сослуживца: «Ты что творишь, подонок!». Правильно, сука, все ведь вместе делали, вместе эти адские муки проходили, «А эти что, лучше нас? Пусть тоже помучаются! Потом спасибо скажут!». И никто не может это остановить.
А я бы смог?
Не хочу в армию!! И не пойду! Даже если отчислят – всё равно не пойду!
Эта мысль и накрыла меня. И просто сидел и переваривал прочитанное.
Да, еще забыл. У меня ведь смелости хватило Насте позвонить. Но никто не ответил. Может телефона у нее с собой не взяла, а может, просто сбросила, не знаю. Да и какой смысл во всем этом? Чего я ждал? Какого ответа?
Пива не пил, телевизор чертов не смотрел, просто тупо сидел и смотрел на маятник часов, раскачивавшийся туда-сюда. До сих пор работают, только боя нет у них, сломался. Должно же хоть что-то сломаться за столько времени. Все сок хотел допить, стоявший в полупустом стакане, да все руки никак не доходили, лень было вставать. И свет такой яркий был. И Настя так и не пере-звонила.
К верхним приехал упырь сын Хоббита. Приехал он помочь собрать что-то из мебели, судя по грохоту досок. Первые минут десять, кажется, они гого-тали над чем-то. «П…рас, ой, б…, п…р, ой, б…» - и смех только. Про меня они говорили или нет, мне было по барабану.
Или не по барабану?
Потом начали яростно обсуждать и спорить. И, вроде, как верх за отцом остался, сын уехал. Грохот усилился, видимо, собирать начал, а после… сосе-душка начал орать на бабку. «Твоя квартира, ты и делай».
Говорю же стены бумажные, самому инженеру пожить бы здесь.
|
