19
Рассвет я опять встречал на ногах, в голове после приступа боли была привычная пустота. Как будто там была высохшая лужа, вернее ямка от нее, границы очага чувствовались, но боли уже не было. Надолго ли? Ведь как бы-вает, может месяц не болеть, а может изо дня в день неделями долбить, что обезболивающие препараты ешь как чипсы. Мама говорила сходить ко врачу, но если честно, мне просто лень туда идти.
Восход солнца я как всегда просмотрел, никогда его не видел, а как не читаешь книгу какую-нибудь, так герой или герои всегда видят рассвет, блин, а я всегда хочу увидеть первые лучи и всегда просматриваю их появление, жду, жду с час, а потом куда-нибудь отойду и все. Не читать, ни слушать му-зыку не хотелось, жутко противно все было, недомогание жуткое. Вот так и шатался по квартире. Шесть часов утра, семь часов, восемь…
Хотел почитать, но голова болела сильно и не хотел напрягаться.
Единственное что я за это время сделал, так это скачал на флэшку из ин-тернета какой-то шутер для Михи, хотел обрадовать его. Как буду в следую-щий раз в библиотеке, отдам.
Миха, работал недалеко от моего дома, в библиотеке, сразу за остановкой она. Ему было около тридцати, он работал в местной библиотеке, собственно говоря, я с ним там и познакомился. На первом курсе я тогда «учился». Мама тогда болела, а на учебу жуть как не хотелось идти, вот и пошел в библиотеку, - время провести.
Теперешние библиотеки это конечно, не те, что были раньше, они скорей напоминают интернет кафе и люди туда заходят в основном в интернет, а не за книгами.
Так вот, Миха сидел за столом, уставленном всякой мутью, от клея, до абонементских книжечек, а над ним склонившись, стоял «юзер» и что-то ему предъявлял.Одной рукой он прижимал к столу руку сидящего библиотекаря, другой, выставив два пальца, лез в очки библиотекарю издавая мычащие зву-ки.
- Эй, что происходит? – говорю, не смог я промолчать, а что мне было де-лать?
- Ничего – ответил бритый, - Играем.
По роже расплылась ухмылка.
Я прекрасно знал, что он тут делает, мне очень хотелось, чтобы он спро-воцировал меня. Конечно не Зорро я, но категория весовая одинаковая, по-смотрим. Ненавижу таких людей. Таких людей, любящих поглумиться над тем, кто не может дать сдачи.
- Меня это, - начал он мерзким голосишкой, - он кинул.
- Че? – говорю, а сам вижу, что урод испугался, как и следовало ожидать, такие только и могут лезть на тех, кто слабее, - анархист хренов, - это уже в адрес его толстовки, с изображением буквы «А» в красном круге.
- Трафик отрубает, - ответил урод, - подумаешь порево посмотрел. Он яв-но растерялся, такие всегда теряются если одни.
- Тут же ясно написано, - говорю, - порно нельзя смотреть.
Он вышел.
- Что достают? – спросил я у библиотекаря, - Есть что почитать?
- А что надо? – ответил он, - какую книгу вы хотите?
- Кинга, – ответил я, разглядывая стеллаж с журналами, как-то и позабыл я зачем пришел.
- Сейчас – ответил он, таким же тихим, как и раньше голосом.
- Или тогда Булгакова, что ли – говорю, реально хотел почитать, но как-то все время желание, желанием так и оставалось. И только сейчас я увидел, что его трясет.
- Эй – говорю, - все нормально. А сам думаю ни хрена себе нормально, тупило, человека трясет как банный лист, а ты спрашиваешь тут. Мне просто стало жаль этого человека. Маленького ростом, субтильного телосложения и в очках в половину лица, дрожащего от выходки полуебка. Захотелось запла-кать, знаю что глупо, но захотелось и все. Ох и повезло же этому упырю бри-тому, что он уже ушел.
- Сейчас, принесу – ответил он, было видно, с каким трудом дались ему это слова.
- Да, ладно, сиди – сказал я и вышел.
Ненавижу себя. Ненавижу за то, что никогда не могу найти слова под-держки, никогда не могу помочь человеку. Всегда так. Ненавижу себя. Нена-вижу.
С того времени, если дома была мама, а «учиться» должен был идти, я за-ходил в библиотеку. Миха хоть и не шел на особый контакт, какой контакт, десять лет разнится, но кое-что понимал в литературе, даже нет, не просто кое-что, а такое впечатление было, что он прочитал абсолютно все что можно. Сэлинджер или Мейлер, Достоевский, ему не надо было ничего объяснять. Просто скажешь, а он уже понимает, о чем речь.
Иногда я являлся туда утром, вместо занятий, просто брал книгу и шел в читальный зал, и проводил там все время до вечера. Книги эти я домой не брал - дома свои есть. Но прочитал много, конечно - от нечего делать.
Я не охранял Миху, нет, просто иногда я поглядывал в сторону стола - не лезет ли кто, мало ли уродов? Иногда мы с ним общались, редко, правда, да и то, когда я книги подходил брать или сдавать. Мне нравилось говорить с ним, умный он был, только злой какой-то, может, думал, я над ним издеваюсь?
Как-то он спросил меня о том, зачем мне эти книги? Он предположил, что для реферата и спросил, на кого я учусь. Я ему прямо сказал, что просто так учебу прогуливаю, от нечего делать. Он ничего не ответил.
Через пару дней я спросил о его образовании. Оказалось, у него высшее экономическое образование, но на работу по специальности ему не устроить-ся, он инвалид по зрению, пенсию он не получал, не знаю почему, он не рас-сказывал. Только однажды сказал он: «Говно вся это литература» - так я его и не понял. Все хотел спросить почему, да повода не было, а потом как-то забы-лось и не к месту уже стало.
Но, в принципе, в библиотеку я заходил все-таки ради книг.
На улице никого не было, даже собачников. Странно - так тихо. Нет, во всем дворе все-таки оказался один живой обитатель – кот.
Это не был бродячий кот, но и имени у него не было. Его называли просто – Белый. Во всяком случае, я никогда не слышал, чтобы его как-то называли иначе. Он жил у дедка, который и собирал этих котов, чем бесил всю улицу. Содержал, тратя, на них, наверное, всю пенсию. Но чуть что – и на этого дед-ка накидываются почем зря, мол, твои коты везде гадят. Вплоть до того, что, они (коты), всю изоляцию на трубах в подвале посрывали и он оплатит ремонт из своего кармана. Бред, казалось бы, ан нет, посмотрите, что порой творят у нас и вам не покажется это бредом. Таким людям памятники ставить надо, а тут… А, что там говорить…
Этот кот – приметный. Не потому, что он чисто белый, нет. Просто у него нет одного глаза. Постарался, конечно же, один местный орел, выродок. Та-кой, вечно навороченный, на работу и с работы ездит на служебной машине, ни с кем не здоровается. Короче, строит из себя хрен знает кого. А самого и хватило только кота ударить, даже синяки со скамейки хотели ему морду на-бить за это, особенно Клоп, но пока никто ему ничего не сделал.
А кот отлежался и все равно живет, назло всем, изуродованный, но жи-вой. Гуляет, ходит мимо людей, не боясь, словно говорит: «Смотрите на меня и наслаждайтесь своим творением, ублюдки!».
Где-то минут пять кот сидел на скамейке у подъезда, мылся, постоянно намывая пустую глазницу и изредка отрывался от своего занятия, оглядывал-ся по сторонам, напрягая слух и остатки зрения, следил за сидевшей непода-леку собакой. Потом соскочил на побитый асфальт и засеменил в сторону сто-янки. Собака смотрела на него совершенно спокойно, ничем не выказывая своего недовольства, вот потом и говори - собаки котов не любят. Белый скрылся под машинами и пропал из поля зрения, чтобы через пару минут появиться на горке, уже блестевшей, залитой солнцем, хорошо прогретой. Любят коты это дело - понежиться на солнышке в безопасности. Барсик, вон, залезет на окно и давай выкручиваться, смешно так! В два прыжка Белый оказался на вершине и еще с пару минут мылся, потом долго сидел, подста-вив морду под лучи солнца и зажмурившись. Конечно, может он и не жмурил-ся, я не видел, слишком далеко. Просто все коты так делают и Барсик в том числе.
Он неслышно подкрался сзади и требовательно попросил его покормить. Дал ему поесть и хотел взять немного корма и тому коту. А он тем временем полностью развалился на горке, подставив солнцу свое тощее брюшко и при-клонив голову на горячую железку.
Закурил последнюю сигарету и поставил чайник.
Решил я снести Михе флэшку прямо сейчас - один фиг за сигаретами ид-ти надо. Обычно в городе купишь, когда на учебу идешь, и проблем нет, а те-перь опять идти. Игра «Сталкер» называлась, просто заметил у него на столе DVD диск с фильмом таким. И вот ночью, от нечего делать, в поиске набил я «Сталкер», хотел посмотреть, что за кино, а поисковик мне только игры с та-ким названием вывалил. Я не знал, если у него такая игра, есть ли у него компьютер и играет ли он вообще. Просто захотелось пообщаться с умным че-ловеком, может, еще, что почитать даст.
«Ппаххх», «бзззи», «баммм» - и засвистела сигнализация машины. Чей-то крик. На улице что-то случилось, опять…
До того мирно курившие неподалеку дворничихи, две бабищи с моего дома, теперь верещали на всю улицу, возмущаясь произошедшим, орали в сторону дома. То ли они пытались на кого-то орать, то ли кому-то в окно что-то рассказать о случившемся.
Как-то инстинктивно бросил взгляд на горку, там было пусто. В стоявшей рядом машине верещала сигнализация. Отовсюду слышались возгласы.
Минут пять послушав этот гомон, я, что называется, догнал ситуацию. Какой-то полудурок пульнул из пневморужья по коту. По-видимому, не попал (уже радостно), но зато пулька срикошетила в «Опель» чей-то, разбив то ли ло-бовуху, то ли фару, то ли просто поцарапав капот, не понять было. Да и если честно, меня больше интересовал Белый, я отчаянно всматривался в стоянку, пытаясь найти его взглядом. Да разве разглядишь тут! Выскочивший, как ошпаренный, хозяин «Опеля» скакал вокруг машины и искал повреждения.
Все внутри кипело, я не мог разглядеть кота, все остальное мне было по барабану. Да тут еще моя долбанная фантазия проснулась, будь она неладна, представилось, как кот лежит сейчас под машиной, пытается зализать крова-вую рану. Комментировать ситуацию начал и мой сука-сосед, что-то квакав-ший наверху. Появилось офигенное желание взять пистолет и пойти крошить всех подряд, но нет у меня пистолета! Голова опять начала болеть, но не пошел я за лекарством, не смогу отойти от окна, пока не увижу, что с котом все в порядке.
Минут с пятнадцать все это продолжалось, а потом захотелось плакать - от радости или просто так, не знаю. Потому что я увидел Белого, мирно сидя-щего на скамейке у соседнего дома. Сегодня повезло, живи пока…
И настроение у меня опять стало препоганое, и голова снова начала бо-леть.
Вот живет кот, никому ничего не делает плохого, нет, блин, давай, как я в него из ружья пальну! Не зря же мне батя его купил, не должно оно просто так лежать! И я ничего не могу изменить, и никто не может, просто есть люди такие, скоты.
Вот, повозмущались - и полно, с машиной ведь в порядке. И все. А про кота никто и не вспомнил. И этому выродку ничего не будет. «Не делай боль-ше так, мальчик, нехорошо так. Ты ведь, правда, не будешь?»
Хорошо бы просто сходить в магазин, чтобы никто не прикопался, пере-дохли бы они все и сразу, может, и жить стало бы проще. Поискал камешек в кроссовке, не нашел. Зато, как только вышел, он сразу дал о себе знать.
Стоило только выйти из подъезда, как меня тут же остановил оклик.
До чего же это все надоело - опять не смог нормально сходить в магазин! Просто выйти из дому уже нельзя без приключений!
К скамейке, цокая каблуками по выщербленному асфальту, подходила дама. Она просила прикурить. Анжелой ее зовут, на пятом этаже она живет вместе с алкоголиком каким-то. Работает она медсестрой в больнице, а рань-ше подъезды убирала здесь. Помню я ее - в желтых перчатках для влажной уборки и с засунутым в ведро веником. Теперь это мадама целая, типа стиль-ная и утонченная, даже велосипедные прогулки с подругами своими, такими же толстозадыми алкоголичками, устраивает – вес сбрасывают. Собачку де-коративную (породы не знаю, маленькая такая, противная) завела, идиотка. Все любит дурить: подзывать эту собачонку не по кличке, а по именам жите-лей дома. Стоит со своим мужем-опойкой, и зовёт псину: «Славик Шишкин!» или «Андрюша!». И смотрит, как эта недособака отреагирует, а потом ржет: «Глянь, вылитый Шишкин!» - и все с семками своими вечными. И не подавит-ся ведь.
Как-то, помню, маме она выдала: «необычная какая-то вы у нас». Знаете за что? За то, что мама просто попросила открыть форточку, когда эта скоти-на красила свою дверь. Но крутая и понтовая эта Анжела только до того, пока в запой не ушла. Тогда выйдет она на улицу, сядет на скамейку – синячка си-нячкой. Однажды в таком состоянии даже у мамы денег в долг пришла спро-сить, сразу и мама странной перестала быть.
Остановился и подождал ее, что тут еще сделаешь?
- Мне зажигалку – сказала она, присаживаясь на скамейку.
- Зажигалку так зажигалку – пробурчал я себе под нос, шаря по карма-нам.
- Вот, пожалуйста. - Вежливым я быть не хотел, просто как-то само собой с языка сорвалось.
Зажигалку она не взяла. Сунула руку в карман, явив оттуда пачку тонких дамских сигарет.
Как же эта убогость меня достала!
Вынула одну и, зажав ее на кончиках двух вытянутых пальцев, дожда-лась, чтобы я зажег ей эту дерьмовую ментоловую сигарету. Прикурила, и за-кашлялась отвратительным грудным кашлем, прямо слышно было, как мокро-та в легких гуляет и просится наружу.
Едва я собрался пойти дальше, она опять окликнула меня в спину.
- Андрей, ведь, да? Заработать не хочешь? – начала она с «осведомлен-ным» видом, держа сигарету на вытянутой и согнутой в локте руке, поигры-вая ногой, облаченной в модный сапог. Ее глаза под модными узкими очками излучали самоуверенность.
- И что? – удивился я, а сам думаю про шпильки. Какого фига на шпиль-ках с утра ходить?
- У меня есть работа, - сказала она начальственным тоном, - для вас. Не интересует?
«Конечно, нет!!» - в мыслях ответил я, но максимально толерантно отве-тил:
- У меня нет времени – соврал я, чтобы отвязаться. - Давайте позже по-говорим. – Говорю, а самому смешно, «леди босс».
- Меня Анжелой зовут, – это уже она выпалила мне в след, наверное, ре-шила, что прочитала мои мысли. Можно подумать, мне это интересно!
Сделал вид, что не расслышал.
- Что?
- Меня, - говорит, - Анжелой зовут. А ты Андрей ведь, да?
Будто я не знаю, как её зовут! Конечно Анжелой, как же иначе, всех пон-товозок зовут такого типа именами. Снежана, Милена, Марьяна, Анжела и все в том же духе.
Ей явно что-то от меня надо было.
Согласился с ее утверждением и дальше пошагал. Опять стало тоскливо. Неужели я так плох, что на меня только и алкоголички и могут западать? Нет, ведь Настя есть, странно - при мысли о ней сразу как-то настроение улучши-лось.
А потом еще хуже стало - как представил где и с кем она ночью была. Может, и не была, да только моей голове не прикажешь. Больной я какой-то.
Еще чего не хватало путаться с дворничихой, да еще по имени Анжела! Знавал я одну Анжелу, со мной в школе училась - это еще одна подруга Насти. Мразь еще та была, наподобие Марьяны. Все напоказ, одна показуха, одни понты дешевые. Все косила под образы из кино дурацкого. Посмотрит - и на-чинает косить - прической, цветом волос, стилем одежды, даже тату модную сделала, как у Бейонс или Бритни (как там их зовут?). Одни закосы, ненор-мальная. Все считалась одной из самых стильных у нас в школе, крутая была. Интересно, что с ней стало? Хотя нет, неинтересно.
20
Так и получилось.
Дворничиха пришла со своей подругой после обеда. Я в это время спал, звонком в дверь они разбудили меня.
Опять поспать нормально не удалось! Я вскочил, как ошпаренный, ду-мал, Настя пришла, или мама приехала. Подлетел к двери, хорошо еще ума хватило в глазок посмотреть. На площадке Анжела шушукалась с опоечного вида дамой, лет тридцати, в спортивном костюме. Можете смеяться, но сна-чала я принял ее за мужчину.
Звали эту уродину Надей. Не могу смотреть на нее без улыбки, во вся-ком случае, сдерживаться очень сложно. Как вспомню как она, однажды, на скамейке читала книгу, так сразу смешно становится. Хотелось гаркнуть: «переверни книгу, не той стороной, вверх ногами держишь, идиотка!». Или прикопалась однажды к маме на улице, рецепт салата «Цезарь» спрашивала. Мама говорит ей, что не знает, а она, идиотка, чуть на ногах стоит, а все рав-но лезет.
Я не открыл. Естественно.
Вот не приди эти суки – может, ничего бы и не случилось бы вообще, а так…
Короче, понесло меня.
Был я пьяный (или с похмелья - уже не помню), в голове все вертелось и, вот, случилось то, что случилось.
Почему напился - помню, а почему себя так вести начал - нет. Сломалось во мне что-то или, наоборот, восстановилось, - не знаю. Бунт это такой был, против всего и против самого себя, прежде всего.
Никого не трогаешь - и тебя никто не трогает. Простая формула, как ка-залось мне. Беда была в том, что эта формула была мной придумана и она ни фига не работала.
В конце концов, сколько это все можно было терпеть? Терпеть этот идиотизм и абсурд? Я человек и хочу жить как человек, а не слушать изо дня в день пьяные вопли упырей под окнами. И не хочу я, чтобы про меня приду-мывали всякие гадости и небылицы.
Но начну по порядку.
Итак, сходил я в магазин, в кои-то веки, без всяких приключений. Купил сигарет и уж теперь-то открыл их у прилавка и переложил в карман, оставил штук пять в пачке, пусть стреляют!
Как раз, когда я бился над клейкой лентой, которая никак не хотела от-лепляться, сзади подлетел нетерпеливый мужик - тот самый, который учил меня как правильно «бомжи» есть. Словно не замечая меня, из-за моей спины, он попросил у продавщицы «сотку», обдав меня мощным и невероятно воню-чим перегаром. Продавщица с таким же хладнокровием, с каким разговари-вала со мной, извлекла из-под прилавка початую бутылку с водкой и налила половину пластмассового стакана.
Она что-то пробурчала о цене и подала мужику.
- Потом отдам. - Ответил мужик и, видимо, чтоб отобрать не успели, оп-рокинул все содержимое стакана в себя.
Наконец, я отлепил ленту и пошел на выход. За спиной начала развора-чиваться драма: продавщица вопила, что это уже сотый раз «в долг», мужик убеждал, что отдаст, просто ему плохо и просил прощения. «Нефиг наливать было. Когда наливала, не думала, что он должен», подумалось мне.
Что, теперь вслед мне не смешно говорить? И закрыл за собой дверь.
Тишина такая стояла, прямо дивно, как-то! Посмотришь – и, вправду, рай! И пофигу становится и асфальт этот разбитый и дерьмо собачье на тро-туаре и все остальное. Хорошо, блин!
Дальше пошел я, как и собирался, в библиотеку, но Михи там не оказа-лось. На его месте сидела миловидная девчушка, лет двадцати пяти и мило беседовала с кавалером, может быть своим, а может, только познакомились, не знаю.
- А Михи нету? – говорю. Как-то привык, что он тут всегда здесь сидит, поэтому и немного опешил.
- Кого? – спрашивает дура.
- Ну, такого, в очках. - Говорю, без всякой задней мысли.
- А… этого… - Сама, сука, говорит и едва смех сдерживает. - Нет, его се-годня не будет.
Развернулся я и пошел на выход. Заело меня, что она над ним смеялась. Может, конечно, и не над ним, может, тот бык, что-то смешное сказал, но мне так показалось. И вообще некорректно как-то - человек подходит, спрашива-ет, а ему в ответ чуть ли не ржут, надоело это все уже.
- А что смешного я спросил? – не сдержался я, развернулся и подошел на-зад к столу.
Кобыла вопросительно уставилась на меня, не понимая о чем это я. Все-гда так, люди уже не замечают, как хамят, оскорбляют или просто обижают своими действиями других людей. Может, конечно, в их понимании, нахамить - это наорать или грубо сказать, но, по-моему, смех в ответ ничем не от-личается, он также способен оскорбить человека.
Она сказала:
- Что?
Напрягся и мудак, опять самоутверждение сейчас начнется. А все-таки глупо все как-то получилось - тупанул сам, тоже мне благородный гнев. Идио-том только себя выставляю и, самое главное, перед кем?
- Извините, - только и сказал я, и вышел. Побрел домой, проклиная себя на каждом шагу - какой я все-таки идиот. Ненавижу себя.
И опять эта вонь из мусорного бака понеслась над районом. Снова там что-то горело. Просто омерзительно. И асфальт тогда какой-то острый был, каждый камешек под подошвой чувствовался. Иду, смотрю на него, на ас-фальт на этот, даже пачки сигаретной пустой нигде не валяется, и попинать нечего. Но и взгляд поднимать не хочу, - солнце так и бьет по глазам. И дома эти - не дома, а ДОМА, как отроги скал на побережье, огромные такие и солн-це из-за них выглядывает, злое такое, хищное.
И мысли такие поганые в голове. Денег почти не осталось и что, вообще делать, как время провести. Мама ведь звонила, еще вчера. Я как-то позабыл, она говорила что задержится, а я забыл как-то, внимания не обратил. Говорила: деньги, если что, у дядьки взять.
Мелькнула мысль к нему съездить, он на другом конце города живет, но передумал, вспомнив последний визит. Он хоть и брат маме, но ведёт себя, как не родной. Нет, он, конечно, улыбается всегда, приветливый такой, а сам подкаблучник, все там тетка моя решает. Маленькая такая, жирная, на сви-нью похожа. И прическа у нее уродская. Короткие волосы, красные такие, мерзко просто. Как ни приду к ним, уставится на меня и смотрит ястребиный взглядом. Будто говорит: «Чего ты приперся? Скорей бы убрался, и я бы спокойно могла бы дальше командовать всеми домашними» и улыбается, омерзительно.
Есть там кузина моя, Светой зовут, года на четыре старше меня, она больше в дядьку характером, тоже улыбается и смеется. Вообще, прикольная такая. С нами теперь почти не общается, с родственниками со стороны тетки - пожалуйста, а с нами – нет. А я помню, что раньше, лет семь назад еще, мы с ней у бабушки пересекались, вместе жили. Да, блин, было время. А потом не знаю, что случилось, просто не знаю. Наверное, воспитание теткино сказалось - она теперь реально крута, это так надо называть. Работает в офисе каком-то, по знакомству устроили, карьеру делает, не знаю, что там конкретно, но ее будущее – точно, светлое.
Тоскливо стало, захотелось, чтобы мама вернулась и не было бы ни этих двух дней, ни этого Санька, ни Насти. Хотелось, чтобы все было как раньше.
И еще одна мысль хорошая посетила меня по дороге домой. Социальные сети – это круто! В социальных сетях можно просто удалить всех знакомых и «друзей» и все, не надо париться, а тут…
Нет, Настя чтобы была.
Как же давно была пятница! Оглянуться не успел – а уже воскресенье.
Тут мои рассуждения прервал клокочущий голос аксакала за спиной:
- Ты чо не здооваешься, судент?
Я машинально оглянулся - за спиной сидела обычная публика – аксакал, баба Нюра, со своей вечно отставленной ножкой (хоть с кем-то потрепаться!), Артур и Клоп, сынок Кулька, мордастый краснорожий утырок в кепке и тел-кой, которая смотрела на меня с иронией и вызовом одновременно.
На скамейке, между аксакалом и длинным Артуром стояла небольшая пластмассовая бутылка из-под лимонада с характерно надетым на горлышко пустым пластиковым стаканом.
- Что? – совершенно логично и без вызова ответил я, действительно не расслышал. Попробуй пойми его квакание.
- Аааа…, эхе-ге, - сказал толсторожий, прищурившись.
- Есть сигарета? – Перебил его Артур.
Обросший весь, рожа в щетине. Мерзость.
Клоп сверлил меня взглядом. Как всегда, он сидел на корточках, глядя на меня снизу вверх.
- Дай пять рублей. - Промычала кобыла.
Я полез в карман за ключом от подъезда.
Я опять забыл его!
Спросил:
- Есть ключ от двери?
В ответ все впали в какой-то ступор и переглянулись. Тишину прервал громила:
- Слышь, тебя спросили, так отвечай, - сказал он с вызовом, уперев руки в колени и немного подавшись вперед.
- Какие-то проблемы? – С таким же вызовом ответил я, стремясь сразу расставить все точки над i. В самом деле - какого-то синяка бояться!
В воздухе повисло напряжение.
- Слышь, че, проблем хочешь? - ответил верзила, уже с нарастающей яростью в голосе.
- Ну, предположим, не хочу. Собственно, чего тебе вообще от меня надо? – ответил я, спокойным и ровным голосом, даже немного удивившись себе.
Воцарилось молчание. После паузы амбал ответил:
- Было бы за что, вообще бы убил. – Это было сказано уже с чувством превосходства, но как-то в сторону.
Его перебила телка:
- Ты что, крутой здесь самый?
Я чувствовал, что дело ничем хорошим не закончится, все двигалось к мордобою, поэтому не стал острить заготовленной шуткой на счет его пьяных валяний у подъезда и его прически.
Спасла, как и в прошлый раз, все та же баба Галя. Она выходила из подъезда и я, ничего не ответив уродам, скрылся в подъезде. Нет, мне не было страшно. Не знаю почему, но как-то все параллельно стало и плевать на них было, абсолютно на все мне плевать почему-то стало. И еще взбесило - стоит эта бабка жирная, чуть шею себе не своротила, выглядывает. И эта баба Нюра тоже, идиотка, всегда вся в счастье.
«Царство ночных кошмаров» - надпись в подъезде. Здесь же наблевано. Бывают моменты - не утерпеть человеку на нашей скамейке и он вываливает содержимое своего желудка прямо в подъезде, под лестницей (чтоб никто не наступил). На «синей» скамейке - нельзя, они чистюли. Вон, Игорек, сука, даже пачку от сигарет и ту демонстративно положит в ломаную пластмассовую корзину, которая заменяет урну.
Бомж Гриня сидел на лестнице у почтовых ящиков.
- Андрюх, - говорит, - дай прикурить.
Дал. В конце концов, Гриня малый незлобный и мне-то уж точно ничего никогда не делал плохого. Впрочем, и хорошего тоже, но надо все-таки оттал-киваться от первого, наверное.
Пришел домой, покормил кота и сел читать. И только я дочитал до беседы Холдена с мистером Антолини, как опять - звонок в дверь.
Пришел Санек. Конечно, пришел не просто так, как всегда. Сначала мял-ся на пороге. Спросил, - приехала ли мама? Когда узнал, что нет, сразу вошел. Никогда я, наверное, не дочитаю эту книгу до конца, никогда не узнаю отве-тов Мастера.
И опять стол, опять бутылка водки, теперь уже без пива. У меня еще было свое, но жалко как-то стало тратить, хотел оставить себе. Эгоист я.
Выпили.
- А Настя где? - единственный вопрос, который меня интересовал.
Он словно не услышал. Не знаю почему, но в нем было что-то не так. По-терянный какой-то. Не мог я понять что, может быть, в глаза он мне не смот-рел, не знаю.
- Смотри, - говорит, и достает сложенный в несколько раз листок бумаги.
Посмотрел я этот листок. Вот это да, один заголовок чего стоит - «свободу не просят, свободу берут!». Далее следовал текст об ограблении государством своего народа, о провальных реформах, об олигархах, об армии, о войнах и все такое, херня одним словом.
- Ну? – спросил Санек, подтачивая очередную спичку, чтобы ковырять в зубах. - Круто?
- Что круто? – отвечаю. Действительно не понятно, что тут крутого. - Кто тебе это дал?
- Кислый, - говорит, - а что?
- Да так, ничего.
С каких это пор этот дебил авторитетом стал? Теперь он ещё в оппози-цию играет! Олигофрен, супермен хренов, в каждой бочке затычка.
- Ну это… вот, написано, … правильные вещи, - говорит Санек.
Растерялся он. Даже про спичку свою забыл.
- Вот именно - написаны, - говорю. Тошно как-то стало. - Это не твои мысли.
- Как это?
Не знал я, как сказать ему это без последствий, но выразился прямо, о чем и сейчас не жалею:
- Тебе их написали, а ты выучил!
- Так ты что, не согласен? – потупился Санек, - Что тут неправильно на-писано? Ты ведь как бы умный?
- Какая разница, правильно или неправильно, тебе-то, что до этого?
- Как че..? Я, это… гражданин! Это моя страна, мне здесь жить… это… и мне решать, как это делать! Видишь же - написано про свободу!
- Что ты мелешь? - говорю, а самому так тоскливо, просто тошнит от этих речей. Свобода, демократия, говнократия.
- Ну ты, че? Не согласен? За этих, что ли, за олигархов?
Он опять взял спичку. Потом отложил, хотел что-то добавить, но не ска-зал, просто налил еще по стопке.
Выпили.
- Нет, - говорю, а сам думаю.
Странно - человек ведь тупой, никогда таким делами не занимался и ТВ почти не смотрит, и что его так разогрело туда идти? Скажи я ему такое пару дней назад, он просто бы заржал. Это в лучшем случае, в худшем - морду бы набил. За что? За то, что это те самые «городские джунгли», против которых он сейчас выступает, сам не понимая этого. А тут все это на бумажке краси-вой написано. Да, и еще: по любому, Клим это бумажку ему дал.
- Тогда что? – говорит и смотрит на меня. Казалось, весь его маленький мозг старался меня понять и не мог, он крутил эту бумажку в руках, как свя-щенник Библию.
- Ну, есть этот листок и что теперь? - говорю. Голова начала опять болеть, да и от этой водки замутило. – Закусывать будешь?
Санек молчал.
- А я закушу, - сказал я и пошел на кухню за хоть чем-нибудь, что могло отбить эту тошноту.
Санек в это время сидел и молчал. Может, сказать ему было нечего, мо-жет еще что-нибудь, но он молчал. Принес нарезанной колбасы, мама в холо-дильнике оставила еще в пятницу, а я ее только сейчас обнаружил.
Опять налили и выпили.
- Клим организует мобы на марш. Пойдешь..? Он и от армии откосить поможет, - протараторил Санек, используя, наверное, единственный довод. И как запомнил - я ведь мимолетно упомянул об этом в пятницу?! Вот и считай людей тупыми и недалекими - то, что надо, всегда увидят и запомнят.
- С какого это он от армии откосить мне поможет?
- Ну… Это самое… Ну, как бы, проявишь себя, сделаешь пару дел, а он… это… нужные рычаги включит.
- Каких дел? Какие рычаги?
Мелет - и сам не знает, что мелет.
- Всяких, - размыто проговорил Санек. Мне почему-то показалось, что Саня придумал это все про службу.
- Криминал? – спрашиваю, и поверить себе не могу, зачем я это спраши-ваю - конечно же, криминал.
- Не знаю…, - скорее утверждение, чем отрицание или непонимание.
- То есть вместо армии в тюрьму? - водка опять пробила брешь в само-контроле.
- Как знаешь… Так че, не пойдешь? - сказал Санек.
Мне почему-то стало его жалко. Он не был похож на прежнего Санька, излучавшего уверенность и силу, пусть тупую и недалекую, но силу. Он сам не знал, что ему делать и дело тут было не в моих речах, он и сам не горел жела-нием туда идти, просто его «попросили». Его сознание говорило ему - «тебе это не надо», и он соглашался с ним. Но ему ведь «порекомендовал» авторитет и как он может его ослушаться? Дело было даже не в Климе, дело было в самом Саньке. Он пытался заставить себя думать, но у него не получалось, он пони-мал и знал входы и выходы из многих ситуаций, но политика… он просто не мог понять этого. Поэтому и теребил в руках этот листок помойный, чтобы хоть в нем найти оправдание своим действиям. Убеждая себя, что это он идет по собственной воле, а не по чьему-то приказу.
Хотя, может, все гораздо прозаичнее было, - он просто денег был должен, не знаю…
- Не пойду и тебе не советую, - попытался отрезать я.
- А ты меня не учи, - его кулаки сжались. Ну вот - стандартное действие - не понимаю, значит, сломаю.
- Да я, нет…, - комок в горле встал и не хотел выходить при виде сжатых кулаков. Он меня побьет и сильно.
- Ну вот и все, - сказал он, видимо, почувствовав мой страх. Такие, как он, всегда это чувствуют, как животные. Он тупо смотрел на меня с видом победителя. Конечно, второй раз он предлагать бы не стал, для себя он сделал вывод: «если я не с ним, значит, я против него». Такие, как он, всегда мыслят крайностями.
И на меня вдруг нахлынуло то самое ощущение, посетившее меня на скамейке перед уродами.
- Что изменится от того, что вы выйдете и вас отдубасят дубинками? Что с того изменится? Героями будете? Ах, как мы круты, за свободу! Кто такие эти оппозиционеры? Кому они реально помогли? Они защищают бандита! Они делают деньги на всем этом!! Твоя свобода - в твоей голове, а не в ихних баш-ках, какими бы умными они не были! Здесь надо жить, а их интересы мне по барабану. У меня свои интересы, я хочу жить. Что, правительство заставляет людей быть такими, какие они есть? Что заставляет людей…
Тут я задел стопку рукой, и она упала на пол.
Поднял, не разбилась, но мысль уже потерялась.
Я попытался продолжить:
- Что, дураки, Кондопогу забыли? Что там творилось?
- Мммм…. - Санек ничего не понял, но - и кулаки разжал.
Нет, его мои слова, конечно, не переубедили, но он просто не мог меня ударить - и все тут. Он со мной вырос, он жил здесь, он учился со мной в од-ном классе, но даже это не могло стать причиной, того, что он меня не уда-рил. Короче, так и не понял я ничего, какая в нем произошла перемена. Он просто долил себе водку в стопку, допил и ушел, ничего не говоря.
- Я просто хочу сказать, они устроят это шествие, люди получат по голо-вам, а они разъедутся по своим Рублевкам, Лондонам, Парижам и Нью-Йоркам, и там будут показывать это все. А что изменится для тебя? Ничего. Только в ментуру заберут, да в перспективе по этапу пойдешь, а матери твоей что…, - орал я ему в спину. - Да ты, с этим Климом якшаясь и так, там скоро будешь, - это уже в закрытую дверь.
Ушел.
- Живи своим умом, а не хренью всякой, - пробурчал я себе под нос.- Где твои «Королевы» и шахи?
И - скрип-скрип над головой.
- Слышно? - проорал я и, что было силы, кулаком ударил в стену.
Дальнейшего не помню, отключился.
А потом пришли эти две опойки. Может, еще кто приходил или звонил - не знаю.
Только Барсик сидел на столе, не обращая внимания на колбасу и смотрел на меня - то ли с укором, то ли просто пытаясь понять что-то.
Кот смотрит на человека сверху вниз. Это правда. Куда мне до него.
Вот опойки ушли, голова разболелась - просто ужас. Съел последний анальгин, невесть как его нашел в коробке с лекарствами.
Помогло, но похмелье осталось. Головокружение, тошнота, все прям бе-сит. Пошел и взял пиво из холодильника. Налил себе стакан и выпил залпом. Как бы противно ни было, а помогло. Еще эти докторишки советуют не по-хмеляться, всякое говно есть, чтобы прошло, врут!
И опять этот гам, наш Гайд-парк продолжал жить. На улице было столпо-творение, центром которого была баба Нина. Она живо возмущалась. выдава-ла какие-то тирады и бабки, обступившие ее со всех сторон, активно подда-кивали. Как-то взгляд мой зацепился за одну из них - бабка, маленькая, красномордая такая. Она жевала слова, было ничего не понять из того, что она лепит, только «ага-ага-ага» и было слышно.
Гребаный верзила Артур опять сидел на скамейке и что-то доказывал Ак-сакалу, активно жестикулируя руками.
Сынок Кулька спал за скамейкой, Надя сидела молча, подпеперев лицо рукой, с умным видом пялясь на бабок. Она даже пыталась согласно кивать, но получалось это весьма комично, при каждой попытке она с трудом сохра-няла хрупкое равновесие. В чем было возмущение, я так и не понял, да и по-нимать не хотел, мне просто хотелось, чтобы все заткнулись.
Тут мне пришло в голову, что тем, кто живет в коммуналках, еще хуже, там такое прям на кухнях общих творится… И там ни от кого не закроешься в квартире.
Да и плевать, что там хуже, мне хреново здесь, что мне до них!
Включил радио, а там опять тупая песенка про чудо. Вырубил я это ту-пое радио и включил «Грин Дэй», тот самый «неудачный» альбом. И плевать, скрипи там по полу, ползай, скотина.
По-настоящему хорошие песни никогда не популярны, даже у «Грин Дэй». Наверное, потому что популярность песни определяет большинство, а умных людей там, может, всего лишь процентов тридцать, а все остальные - прили-палы, которые хотят быть в струе. Зато и получается - сегодня моден этот, завтра другой. Такие, как Игорь, из моей группы, сегодня от Nickelback, зав-тра от Arash тащиться будут, уроды. Слушаешь старую музыку - «фу, отстой какой!» - хотя год назад сам этот тип от этого тащился.
Хотя, нет, не всегда. Если крутой какой-нибудь орел старьё слушает - так это винтаж, ретро.
Да пошли они все!
Мне вторил Билли:
I don`t need your authority,
Down with the moral majority!
.
- … сause I wanna be on minority, - закончил я строчку, выключив музы-ку. Не потому, что не хотел никому мешать, плевать мне на это, просто вспомнил я про это долбаное сочинение.
Чистый лист компьютерной программы смотрел на меня, словно ухмы-ляясь. Он словно говорил: «Ну, давай, выдай!».
Холден, Холден, как же все непросто… Пишешь, что думаешь, и не нра-вится это, на - «парашу» за содержание. И что с того, что я написал свои мыс-ли, а не мысли преподавателя? Да даже не его мысли, а как в методике напи-сано, неизвестно кем и когда. Я хоть подумал, а она отбарабанила урок по го-товому и все, а потом еще и судит, по своим, нет, не своим - чужим мыслям и ставит мне оценки. Ты не имеешь права и никто не имеет права ставить оценки человеку за его мысли. Так просто проще. «Два» - и иди, сделай как надо. И никто не объяснит, почему я неправильно думаю. Просто «два» - по-тому что это неправильно, так не принято. А если какая-нибудь скотина ска-тает рецензию какую-нибудь из инета, то за это - «пять», бред! Не буду я ничего писать. Я написал, как думаю. Обосновал, почему - и все тут, и плевать мне на все! Вот так!
Снова стал что-то печатать. Что в голову придёт. Как Сервантес: изобра-зил на листке рыцаря – вот вам Дон Кихот получился.
[i]Поздняя осень. Может, конец октября, может, начало ноября. День ед-ва перевалил за половину, но уже темнеет. В парке все пустынно. Уже не поют птицы, льет мелкий моросящий дождик. От сильного ветра он еще более противный, чем обычно.
Пожар осени. Деревья горят ярким пламенем, как всегда в это время года. То туда, то сюда пролетают искры от деревьев, временами они сбиваются вместе и устраивают причудливые представления с танцами, пируэты которых невозможно больше не повторить, не увидеть. Многие деревья уже выгорели дотла и теперь стоят лысыми и страшными, ветру уже нечего с них взять, но он продолжает гнуть их, словно хочет удостовериться, что вся жизнь покинула это дерево. Желтые, красные, красные, желтые. Искры падают на землю и превращаются в обычные листья. Ковер из листьев.
Чуть поодаль дорога. Автобусная остановка. Пустынно. Очередной по-рыв ветра. Рябь по луже в выбоине асфальта и очередная порция искорок врывается в танец на воде, придавая ему новые краски и движения. К остановке подъехал автобус. Выходящие люди спешно раскрывают зонты и спешат скрыться от непогоды, кто куда. И красно-желтый ковер из листьев, и вальс на воде превращается в простую кучу грязи… [/i]
Вот так я писал. Не знаю, о чем, не знаю, зачем.
Бросил я это дело и с минут двадцать тупо пялился в телевизор. Там сводили пары. На экране появилась героиня передачи – блондинка лет два-дцати пяти. Она любила отдых на Ибице и яркое солнце Аппенин, искала она мужчину, любящего домашний уют. Просто охренеть и не встать. Я обожаю Ибицу и Мохито, а еще я романтик, выходи за меня замуж, если ты из Мила-на, я тебя уже люблю.
Фальшивые скоты! Мерзость просто!
Такая тоска опять нашла.
Чтобы жить хорошо, нужны деньги. Нужна успешность, надо быть ус-пешным, все хотят быть успешными,… и я хочу. Все определяют деньги, бла-госостояние, количество денег. Бесперспективный я, нет у меня денег. И вез-де какие-то контрактные взаимоотношения. Ты мне - я тебе. Удачная партия, детей не планируем - причем здесь любовь? Стоп! Или как у меня во дворе…. Так мерзко стало, мерзко и тоскливо, вообще пипец.
Потом выпил еще пива и мое сознание стало со мной шутить.
Перед глазами предстала сцена – Артур или какой-нибудь другой бык (он просто виделся мне качком без лица, просто кто-то здоровый), встает с крова-ти одевается и уходит, а Настя встает, кое-как причесывает волосы, идет на кухню, берет недопитую вчера огромную бутылку пива, наливает стакан, вы-пивает. Потом, одевшись, наливает еще и ходит по комнате, просыпается ее подруга и они весело обсуждают события прошлого вечера. Затем начинает кричать ребенок и Ксюша с проклятиями идет укачивать его.
Плохо или хорошо - крики с улицы отвлекли меня от этих горячечных фантазий. Не крики, а какой-то протяжный вой: «Я ноооооогуууу сломалааа-аа!!!».
Подошел к окну, смотрю.
Кричала пьяная Надя, упавшая-таки со скамейки. Лежит на разбитом асфальте, как мешок, и орёт без умолку.
Орёт Наденька, орут бабки, визжат дети. Крики, крики, крики…
- У меня инфарт! Ааааааа! - не унималась пьяная тварь.
И от Адольфа, за стеной – какая-то нацистская муть. Под рев музыки ка-кой-то урод пропитым голосом вопит – «Мы русы, мы атланты, мы боги!». Или что-то в этом роде.
Ушёл в кухню. Налил стакан пива. Тут решил позвонить Насте.
Некоторое время здравый смысл ещё сопротивлялся. А потом…
Как-то против своей воли получилось. Вроде и я звонил, а вроде и не я. Просто подошел и набрал номер. Раз пятьсот я пытался бросить трубку, пока там играла какая-то раздражающая музыка, и раз пятьсот давал ей еще пару секунд.
- Алло! Привет! - раздался в трубке голос Насти.
А я, дебил, молчу. Не знаю, что сказать. Ненавижу себя, ненавижу. Ни одного слова не подобрать, зачем я вообще звоню?
«У меняяяя инфарт! Спасиииииите! Ууууууу…» - несся с улицы визг.
- Андрей, ты что ли? Что молчишь? - так спокойно, а я повис, как дурак.
«Инфааааааарт у миняяяяааааааа!! Ааааааа!»
- Чем занимаешься?
Ну вот, Настя все поняла, а может и нет. Но ее вопрос был в точку - та-кой простой и одновременно сложный. Почему я не мог сказать этой пустой фразы? Почему?
- Да так, ничего.
Я просто ненавижу себя. Появилось ощущение, что она мне звонит и она отвлекает меня от дел. Вот так всегда - хочешь общения с человеком, а полу-чается невпопад. И когда этот человек сам начинает искать оного, но нево-время, вдруг появляется уйма дел, мешающихся под ногами.
- «Грин Дэй» слушаю.
Идиот, зачем я это сказал?
- Ага. – многозначительно произнесла она. Наверное, ей было скучно, по-этому она не придала значение моим последним словам. – А кино?
- Какое кино? Что ещё за кино?
- А что такого-то в этом? – возмутилась Настя, - Давай, сходим в кино, не против?
- Вообще-то… я поспать собирался.
- Спать?? А время-то сколько, знаешь? Кончай тупить, Андрюш.
- А «Кошки» там будут?
Нет, я понимаю, что это мюзикл, и не будет его. Но почему-то в голову пришло, что я никогда не видел «Кошек».
- На улице кошки. Мало, что ли?
- Ладно, собираюсь, – ответил я, понимая, что она не отстанет, а сам ра-дуюсь. Радуюсь, что она сама предложила. Сам бы никогда не догадался, ду-рак.
- Уже одеваюсь, сейчас выйду.
- Ну, если ты так настаиваешь, ладно. Так уж и быть, пойду – засмеялась в трубку Настя. – Только… вот ещё что…
- Что еще?
- Ты меня на остановке подожди, а не у дома, ладно?
- Хорошо.
Я прекрасно понял ее просьбу. Проблем с Артуром не хотелось иметь и мне - объясни такому, что они расстались. Да и сомнения в том, что Артур в курсе разрыва, оставались.
- Минут через двадцать, - добавил я после недолгой паузы.
Она смеётся:
- О`кей. Плюс-минус тридцать.
А потом и без того поганое настроение стало еще хуже, хотя куда уж там!
И дело было не в Насте. Дело было в другом. Я понял, что не хочу не куда идти, да так не хочу, что прям ноги не идут!
Жуть как мне не хотелось в этот мерзкий кинотеатр идти, рядом с мерз-кими людьми там сидеть, на этих поганых креслах просиженных сидеть, что-бы сзади какой-нибудь мерзкий идиот фильм комментировал. На остановку эту мерзкую идти не хотел, с людишками мерзостными, с которыми еще и ехать потом, вонючками потными. В автобус этот мерзкий лезть не хотел - ле-зут и лезут все, видят, не поместятся, но все равно лезут, а потом кондуктор виноват во всем, что лезет проверять билеты у всех. Во двор - мимо этих уро-дов! - выходить не хотел.
Ничего я не хотел, все так противно стало, что хоть вешайся. Ну, вот, пойду я туда, а потом сожалей, что еще один день прошел впустую, куча вре-мени была просто уничтожена без пользы. Какой пользы - я не понимал и по-нимать не хотел, только знал, что не хочу туда идти. Был момент, когда я да-же хотел позвонить Насте и все отменить, но передумал. Трус я.
Все-таки я кое-как оделся. И камешек этот поганый из кроссовка достал, он под подкладку зарылся, сволочь (маленький такой, а неприятно-то как!).
Допил пива остатки - совсем мало его оставалось, на дне почти. Мер-зость, газы вышли, один спирт остался.
Взял последние деньги и отправился.
|
