23
Наш кинотеатр находится неподалеку, всего в одной автобусной оста-новке. При желании, если пойти по диагонали, можно дойти минут за два-дцать, но тогда вам придется миновать несколько дворов. Соответственно, вы рискуете приобрести незабываемые впечатления об этих местах. А если вам повезет, вам даже может быть предоставят возможность подарить какому-нибудь местному ублюдку мобильный телефон и кошелёк со всем его содержимым. Может, поэтому и хотят закрыть этот кинотеатр, посещаемость низкая, все время ходят слухи, что здесь будет то ли ночной клуб, то ли просто бар.
Правда, кинотеатр-то поганый, это там, в центре 3D это гадостное. А здесь все по-старому и, если подумать, он действительно выглядит анахро-низмом, кому теперь нужно кино? Текилла, крэк, кастет – вот ценности сего-дняшнего дня. Так что, ночной клуб куда более четко вписывается в концеп-цию (или более высокопарно - мизансцену) сегодняшнего дня.
В тот день были одни поганые блокбастеры. Акция проходила, смысл ко-торой был - купить один билет и можно сидеть там весь день.
Еще помню: чуть не ушел, перед самым кинотеатром. Мы, как обычно, курили у входа, чтобы потом не бегать. И стояла поблизости та самая «Ауди», на которой Сеня с Максом зажигают. С ними еще какие-то уроды стояли, все на одну рожу.
- Настюха, - не знаю, кто из них проорал, - иди сюда-то!!
Но больше всего взбесила ее реакция. Она помахала им рукой в знак приветствия и, спустившись по лестнице, подошла к ним. И на меня - вообще ноль внимания, будто бы она случайно рядом оказалась. Неужели я такое ни-чтожество?
Целую вечность ждал ее и уйти хотел, но повисло все внутри. Ни туда, ни сюда. Ничего поделать с собой не могу, стою и… все.
Бесит она меня, соска долбаная, и нравится мне все равно.
А она эти десять минут, похоже, провела с удовольствием. Смеялась над чем-то и даже позволила Сене себя «по-дружески» облапать, весело и игриво возмущаясь этим действием. Даже на меня взгляд пару раз кинула. Не знаю, мысли крошились на части просто. Не понимал я. Зачем она оглядывается? Вон, какие у меня друзья крутые? Или наоборот, боялась, что уйду? Или - ре-акцию посмотреть, как я извожусь?
Я подумал, что эти сволочи тоже в кино приехали. Уйти решил, выкинул хабарик, и момент стал подходящий искать. И не ушел. Зашел в холл киноте-атра и сел в углу, чтоб никому не мешать. Почему? - спросите вы. Да потому что в моей больной башке родилась сверхновая гениальная мысль – она сейчас уедет с ними куда-нибудь, пиво жрать, и не вспомнит обо мне, а потом… Ну, вы сами понимаете. Грустно мне было от осознания своей ненужности. Зашел я, чтобы не видеть, как они уезжают. Пересидеть, а потом домой пойти.
Маленькие моменты счастья случаются каждый день. Тот, кто их не ви-дит - дурак. Просто их надо уметь видеть и чувствовать. Другое дело, они слишком коротки и пролетают в мгновение, не успеваешь даже порой понять и увидеть их. Вот один из таких моментов и приключился со мной.
Сижу я на этом пуфике поганом в углу, грущу, чуть не плачу, честно вам говорю. И тут влетает в холл она. И по сторонам оглядывается, ищет. А я сквозь землю готов провалиться, все только для того, чтобы она меня не уви-дела, чтобы в этот момент время остановилось. Вот, вот этот миг счастья! Ко-гда понимаешь, что хоть кому-то нужен ты, что кто-то переживает, что тебя нет.
Увидела она меня.
- А, вот ты где, - и настроение у нее такое хорошее, вся цветет прямо. - Пошли?
- Пошли, – говорю, и такая поганая тоска нахлынула. Лучше бы она меня пристрелила или калия цианистового дала, чем я это слушал бы. Просто убе-жать захотелось.
- Куда ты ушел-то? – лепетала она, взяв меня за руку.
Она ещё что-то говорила, вроде: «Сеня тоже машину в кредит берёт… Толстый… это… Колян… Сеня…» - только и было слышно.
- … прикольно, да?
- Что?
- Ну, я говорю, что Сеня вчера…
Не слушал я ее. Тоскливо мне было.
Ну вот, пришли мы и сели. Первый фильм был про пиратов, омерзитель-ный просто. Наверное, лет эдак через пятьдесят будут снимать фильмы про братков на «Бумерах» и тоже придавать им легендарный образ бесстрашных, прикольных раздолбаев, любителей отдохнуть и оттянуться, опустив несколь-ких лохов.
«Ну что с того, что они грабили? Грабили-то плохих, а деньги бедным раздавали».
Тут мне до чертиков захотелось в цирк. Нет, не на тупых клоунов смот-реть и не на подвиги животных, которых выдрессировали пытками, нет - на акробатов посмотреть. Вот где круто было!
Когда-то давно, тысячу лет назад, совсем мелким был (лет восемь или де-вять было), мама сводила меня в цирк, на гастроли приезжавший, вот это бы-ло да. Под самым потолком зала акробаты летали, страшно даже было мне.
Но нету у нас цирка в городе. Уехал.
Тоска просто.
Мало того, что фильм был омерзительный, вдобавок ко всему сзади сиде-ли какие-то уроды, которым было глубоко наплевать на происходящее на эк-ране.
«Вот уроды!» - подумал я, став невольным слушателем разговора студен-тов. Не знаю, почему я так решил, просто разговор был каким-то непривыч-ным. Несколько кремяных и не очень парней обсуждали какую-то новую рус-скую снайперскую винтовку, восхищаясь ее превосходством над американ-ским и немецким аналогом. Бесило меня так, что мне просто стало смешно от этого, я едва не рассмеялся на весь кинотеатр. Для этих людей завалить сессию значит только одно – пойти в армию. Туда, где и используют эти са-мые винтовки. Хотя, нет, у них у всех, конечно же, плоскостопие и они не годны к службе.
А у меня плоскостопия нет. На медкомиссии сказали – здоров, годен.
Эти далеко не тупые люди понимали, что армия - это не СВД и «Винто-рез», и даже не Т-90 с «Черной акулой». Армия – это нечто другое. Это то ме-сто, где их социальный статус вообще никого не волнует. Они, такие умные, мажоры и - в армию? в царство вонючих портянок и быдланов? Тех, кто по их представлениям, способен только убирать за ними продукты их жизнедея-тельности? Тех, о ком они придумали столько мифов и легенд об их образе жизни? Вот пострелять из этой самой винтовки на шашлыках, за городом, по пустым бутылкам – это нормально.
Впрочем, их хватило минут на десять разговора о великой Русской ар-мии, дальше начался разговор о том, где достать флайер на какую-то пафос-ную вечеринку, предстоящую в конце месяца.
Хотя, вот, музыка в этом мерзком фильме, была просто сногсшибатель-ная, это да. Лучше музыки я не слышал, точно говорю, просто офигительная там музыка была.
А Насте фильм понравился. Вначале она, правда, поныла, что места плохие, в середине зала. Потом успокоилась и смотрела фильм просто запоем каким-то. Если честно, мне нравилось с ней вот так сидеть, просто сидеть и чтобы она была рядом. Может, она ждала от меня каких-то конкретных дей-ствий, не знаю. Вдыхать аромат ее духов и украдкой восхищаться ей – вот, что мне нравилось и все, только бы она не говорила о всяких сволочах.
Фильм закончился, до следующего объявили перерыв на полчаса. Хотел я, было, посмотреть титры - узнать автора музыки. Но куда уж там, все повска-кивали и рванули к выходу, не стесняясь наступать на ноги.
Вот почему не люблю «общественные места» - потом воняет от всех, да ещё от носков аромат.
Мы тоже вышли из зала. Настя ушла по своим женским делам, а я пошел купить что-нибудь поесть и попить. Блин, вот она - паранойя на марше. Чело-век видит, что в кинотеатре все пьют и едят. Так по ящику показывают. Он идёт и делает так же. Нельзя побывать в кинотеатре и не купить попкорна и кока-колы, такой стереотип. Деньги небольшие, да сколько вас таких за день пройдет!
Такая тоска опять напала. Вот, пришел я в этот кинотеатр поганый, смотрю тупое кино, мерзкое. Сзади уроды какую-то мерзость говорят. И на фига все это? Из-за Насти?
Вышел я на крыльцо, покурить. Народу немного там было, только те, кто тоже покурить вышел между сеансами. Уродская «Ауди» уже уехала - и хоро-шо, что уехала. Поставил купленную фигню на барьер крыльца, достал сига-рету и сел на корточки. Сижу и не прикуриваю, просто кручу сигарету в ру-ках, и так мерзко мне.
- А, вот ты где, – голос в спину.
Настя вышла на улицу.
- Дай курить, - говорит. - О, ты и кока-колы купил!
Я невольно улыбнулся, когда давал ей сигареты. Не знаю, почему улыб-нулся, рефлекс какой-то сработал подлый.
- У тебя красивая улыбка – говорит, - почаще улыбайся.
А мне опять так мерзко стало.
Отошел я и облокотился на барьер, отвернулся и закурил. Грудь сразу за-ныла, хорошо Артур всадил.
- Настя, - говорю, - а с чего ты, такая вот красивая, популярная и вдруг ко мне такой интерес проявляешь?
Она подошла и встала рядом, тоже облокотилась и посмотрела туда, куда я смотрел. Хотя если честно, никуда я не смотрел.
- Да ты тоже ничего себе, - говорит.
- Почему? – говорю.
- Ну, ты такой симпатяга всегда в школе был, а сейчас вообще просто от-падный стал. Джош Хартнетт. Просто копия его.
Это, наверное, комплимент был, а я не знаю, кто такой этот «Джош Харт-нетт». Наверное, обнять я ее должен был. А мне опять так тоскливо сделалось.
- Иногда я хочу уродцем быть, - говорю и пепел стряхиваю.
- Почему это еще? – сказала Настя и очки свои темные одела.
- Ну вот, это… не знаю, как сказать.
Действительно, не знал я, почему. Хотелось и все. Хотелось, чтобы никто меня не трогал, будто меня и нет вовсе. И, кроме того, подумалось тогда: «будь я уродцем, хрен бы тут стояла бы со мной, ты даже не посмотрела бы в мою сторону».
- Мало этого всего, - говорю.
- А что еще надо-то? - говорит и удивляется.
Опять бесится.
- Слушай, ты!. Ты опять начинаешь гнать пургу! Будешь продолжать - я уйду просто!
А мне не хотелось, чтобы она уходила.
- Вот, если бы я уродом был…
- Перестань! - говорит, резко так, аж муражки по спине побежали.
Она сняла очки и отошла, а я, баран, опять закурил.
- Прикольная фотка, да?
А я не расслышал, стою, пялюсь в асфальт.
- Андрей! Ну…?
- Что?
- Прикольная фотка, да?
Говорит и показывает на плакат на стекле приклеенный. А там мама с ребенком. Такие счастливые.
- Не знаю, - говорю. Пофигу мне этот постер.
- Ну… как это - не знаешь? – говорит. - Ты что, не любишь детей?
- Люблю, - говорю.
Знали бы вы, с каким трудом я выдавил из себя это слово - люблю.
- Тогда что? – начала Настя меня пытать.
- Это ведь фотография, – говорю.
- И что? Мама с сыном идет, - говорит. – Ну что тут-то плохого?
- Я и не говорю, что это плохо, просто…
Сам я не знаю. Да и что мне до этой фотографии?
- Что просто? – говорит и опять злая делается. И опять очки одела, види-мо злобно смотрит, наверное.
- Это всего лишь фотография, - говорю. – Может, и не мать это вовсе, а актриса, может, мама у этого крохи нефотогеничная. И ребенок, может, всю съемку плакал. Вон, какое личико с глазками красное. Поэтому и план даль-ний. И давай не будем, далась тебе эта фотография!
- Ну, ты даешь, - говорит и поправляет очки, - ну, ты даешь…
Настя сделала движение, - типа массаж висков, сняла очки и посмотрела на постер. Потом взяла колу с попкорном и пошла в кинотеатр. У самой двери остановилась, открыла дверь уже и вдруг обернулась, и говорит:
- Ты просто неизлечимый… Но такой красивый, - шутливо и смешно так, а потом вздохнула, наигранно, шутливо, подняла голову вверх, выдохнула. - Ахх!
Совсем не злобно и не издевательски, говорю ведь, шутливо так.
И зашла внутрь.
Выкинул я сигарету и поплелся следом.
Потом начался второй фильм. Настя села на последний ряд. Сидеть там удобней, по ее мнению, было. Никто в затылок не смотрит, а я, дурак, пове-рил. Фильм был про супергеройского мутанта.
Этот уже был поинтересней, прикольно было, когда простой разносчик пиццы летал над городом в своем ужасно гомиковатом костюме и ставил на место тех, до кого нет дела полиции: карманников, разбойников, грабителей, не знаю, как они там в Америке называются. Тех, кто, в основном и мешает жить простым людям. Досмотрел я до середины и разочаровался в этом кино. Взбесили граждане, вернее, не сами граждане, а то, как они себя повели, ко-гда супергерой решил зажить жизнью нормального человека. Они бесились и выступали, они ненавидели своего героя. Странная логика получилась: дела-ешь добро, вроде бы так и надо, а стоит отойти - и тут же тебя проклинают, будто ты им чем-то обязан. Вот и помогай потом людям, твари неблагодар-ные.
Кино досмотреть не получилось. Ушел прямо с сеанса. Виной тому, стал мой первый, или нет, второй в жизни взрослый поцелуй.
Не помню, как это получилось, вроде как устал я от кино и хотел колы взять попить, она у нее на коленях стояла. А потом - только губы… такие теп-лые… и помаду, и все эти запахи парфюмерии с косметикой (никогда так близко их не чувствовал) и грудь ее на моей груди тоже помню…
Время словно остановилось. Знаю, что это звучит избито, но ведь именно так и было. В перерывах между поцелуями, даже в темноте я видел, как она улыбается, а я, тупица, как бродячий кот, дорвавшийся до еды, озирался по сторонам - не смотрит ли кто. И кажется, нашел одного – мужика лысого с со-седнего ряда, чуть впереди нас сидевшего. Темно было, хрен поймешь, он по-стоянно косился на нас, а может и не косился. Может, я просто хотел, чтобы кто-нибудь смотрел. Может, я искал оправдание своему неумению целоваться, вот, мол, этот пялится…
А может, я и умел целоваться. Хотя, мне кажется, что нет, не умел… Не знаю я, блин, оценок мне никто не ставил. Может, Настя потом сказала бы мне свое мнение, о моих способностях Дон Жуана, но этого не случилось. Она все испортила, а, может быть, и я…
Зачем было лезть ко мне в штаны? Что, она хотела этого прямо в киноте-атре???
- Я не хочу так, - говорю. Нет, шепнул ей на ухо - в ответ на действие ее руки, пробравшейся мне под майку и теперь медленно спускавшейся к пуго-вице джинсов.
- Расслабься, - прошептала она в ответ, тоже на ухо. Даже в темноте ки-нозала я видел блеск ее лисьих глазок. – Сейчас кошек покажу.
И мяукнула мне на ухо. Другим ответом была ее ладошка, не заметившая серьезной преграды в лице пуговицы, просто нырнувшая под нее и пробиравшаяся… ну, короче, вы знаете, куда пробиралась ее рука.
- Я не хочу так, - повторил я и грубо ее оттолкнул. Сказал я это, как каза-лось мне, шепотом, но люди на ближайших рядах оглянулись, кто с недоволь-ством, кто с интересом.
Просто встал и вышел. Не знал я, как поступить по-другому. Неуютно стало как-то, да еще от этой духотищи совсем крыша поехала.
Настя показалась мне такой омерзительной тварью, просто шлюхой и не мог я с ней сидеть рядом. Не мог я ничего с собой поделать. Может, она что и сказала мне вслед, да только я этого уже не слышал. Достала!
24
Пулей я вылетел из кинотеатра и… остановился. Мне некуда было идти, некуда и незачем. Домой не хотелось – опять урода сверху слушать, обратно в кинотеатр - тоже. Закурил и отошел в сторону, за лестницу.
Если честно – думал, Настя сзади побежит. Хотел скрыться, чтоб меня не видно было.
Странная фигня, от нее меня тошнило, а все-таки хотелось, чтобы она вышла на крыльцо, стояла, озираясь, с единственным лишь вопросом – где он? Как перед сеансом. А я бы не вышел, но и не ушел - просто бы наблюдал.
А потом к ней подойдёт какой-нибудь парень, знакомый или незнако-мый, неважно. Она познакомится с ним и уйдёт, а я буду стоять и жрать себя дальше.
Н-да. Больной какой-то я, это точно.
- Спичек не будет? – это стрельнул курить какой-то дятел. Ну и ну, выря-дился тоже мне - высокий, кепка какая-то тупая красная в руках,… Клоун.
Настя так и не вышла… увы…
И опять такая тоска взяла!
Побрел я по улице, не особо озираясь по сторонам. Хоть и район не мой, а все то же, только и разницы - дорога рядом. Шума еще больше, чем у нас, зато скамейки пустые, нет алкашей. Присел я на одну из них, закурил. Мерзостная привычка, но что поделаешь - прилепилась ко мне, и все тут. Не сядешь же просто на скамейку, и не будешь просто сидеть, смотреть, как блаженный. Вот и приходится закуривать, тогда ни у кого претензий не возникает. Сидит человек на скамейке, курит, ничего странного. Другое дело, если бы просто сидел, ничего не делая - разглядывает что-то. Криминал задумал.
Вечерело, жарища была неимоверная, градусов тридцать, это точно. И люди вдоль дороги шатались туда-сюда, словно не замечая друг друга, злые такие - может от жары, может от природы, не знаю. И я брел себе дальше.
И опять влип я в историю, просто талант у меня какой-то. Не знаю, как у меня постоянно так получается, говорю - больной я какой-то, аномальный. Купил я бомж и пиво, сел на скамейку и съел все, запив пивом. И, то ли пиво оказалось теплым и противным, то ли бомж был какой-то не такой, не знаю, но затошнило меня знатно, так, что прям терпеть мочи не было никакой.
Блеванул я прямо в клумбу рядом со скамейкой. Некуда было больше, не на тротуар ведь блевать-то, а до соседней скамейки, где урна была, уже не добежать было (смешно бы получилось). Да и фиг с ним, ну наблевал и все тут, прохожие, не останавливаясь, возмущались и продолжали свой путь. Я уже с места своего позора уйти собирался, но тут два доблестных милиционера поя-вились. Как, блин, зяблики - все знают, что они у нас обитают, но никто их толком не видел. И когда их видишь, появляется удивительное ощущение че-го-то знакомого и незнакомого одновременно. Со мной так один раз было, то-гда я даже улыбнулся от неожиданности. Улыбнулся бы я и сейчас, да плохо было.
- Ну что, вечерок справляем? Нагрузился уже? – Ко мне подошли двое милиционеров. Сержант и офицер. А может, и не офицер. На погоны я не глядел - и так было понятно, кто из них главный. Один был постарше, в кителе другого покроя, да ещё в фуражке, из-под которой уши так торчали, что аж смех пробирал. Правда, пробрал бы он в другой ситуации, а не в этой.
- Я?
- Пройдем! – сказал тот, который был в фуражке.
- За что? Я ничего не сделал! И трезвый я! Просто бомж-пакет порченый оказался и все. – Говорю, а сам думаю - зачем про трезвость сказал, теперь точно решат, что пьяный.
И не гадай.
- Ты че? Думаешь, не видно, что ты пьяный? – подал голос сержант, ря-бой такой, противный до чего!
- Я не пьяный! Это бомж, - настаивал я.
- Ладно, черт с тобой, не пьяный. – Выругался старший. Даже странно, как-то и не по себе стало от того, что, кажется, я их убедил.
- Документы?
Рано обрадовался.
- Дома у меня документы, я тут недалеко живу, в соседнем микрорайоне, - подбирал я слова со всей тщательностью и старался отчеканить каждое сло-во, страшно стало. - А сюда в кинотеатр пришел.
- Пройдем!
Пререкаться далее не было смысла, хотя можно было бы. Но куда уж там, пришлось встать и пойти с ними, куда денешься! Когда эта милиция нужна, ее никогда нет, а тут просто прикопались и ничего не попишешь. «Пройдем!» -и все тут. Тем не менее, попытался я, было, возразить.
- Ребят, а зачем мне идти с вами? Я ведь ничего не сделал.
- Там разберемся, сделал ты что или нет. – Безаппеляционно ответила мне фуражка.
- Как же так? Я спокойно сходил в кино, потом сел поесть, а бомж-пакет оказался порченный, меня и вырвало, и все! И причем тут мои документы, что, обязан я их, что ли, таскать с собой? – меня понесло, потому что на гори-зонте я увидел милицейскую машину. Стыдно и обидно стало так, аж слезы на глазах выступили. Мало того, что дома чуть ли не притон устроил, так еще и в милицию загремлю, вот мама обрадуется. Съездила к бабушке в больницу. Провел, блин, время. Насладился одиночеством, написал рассказ, блин.
- Слушай, больно ты говорливый, ты, случаем, не укуренный? – подал го-лос сержант.
Ухватил меня за плечи, сказал:
- Слушай, он ведь торчок. По-любому! Посмотри-ка!
- Точняк, - подтвердил офицер и уставился мне прямо в глаза.
«Это зрачки он смотрит».
- По-любому – расширенные, - вынес вердикт.
А у самого изо рта воняет так, будто там сдохло что-то.
Тут представил сцену. Рванул я в сторону с тротуара, под арку, что во двор выходила, и побежал, срезая дворы, в сторону моего. И бегу я так, как никогда в жизни не бегал, это точно. Ловите меня теперь, преступника злост-ного, террориста, если сможете, если вам, конечно, не лень. Они сначала бу-дут преследовать меня, а потом закричат что-то в след, а у меня только ветер в ушах стоять будет, да крик какой-то бабки мне вслед – так, не задел ее, просто мимо пробежал. Потом ноги заболят, и дыхание перехватит, я почти добегу до моего района, даже запах дыма почувствую. Сяду на скамейку и закурю, понимая, что опасно в чужом районе вот так садится, но ничего не поделаешь, сил уже не останется. И счастливый буду!
Не, так в кино только бывает. Да и трус я…
- Я имею право на телефонный звонок! Это неправильно!! - говорю. Сам не знаю, куда и кому звонить, но все равно говорю. Надо что-то сказать, что-то делать.
Сержант только ухмыльнулся, а фуражка вообще никак не отреагирова-ла, только говорит:
- Залезай.
Открывает дверь мусоровозки.
- Как правильно - я тебе говорить буду, - выдаёт кто-то из них.
А люди мимо проходят, некоторые даже оглядываются с любопытством: гляди, бандита задержали, работает еще родная милиция!
- Сейчас тебе на хате объяснят твои права, - заржал сержант.
- Отставить базар, сержант.
Это фуражка – сержанту. Похоже, он офицер и здесь – он главный.
Сержант, уже с неловкостью:
- Телефон, деньги есть?
Сказал что нету. Ведь не отдаст, если скажу что есть. Надо будет - обы-щет.
В общем, посадили меня в машину и повезли в отделение, для «выяснения личности». Я молчал, а эти уроды о чем-то своем переговаривались. Я не слушал, только радио играло какое-то говно итальянское играла, вперемешку с этим поганым шансоном.
Никогда раньше не был в милицейском отделении. Если честно, я даже не знал, где оно у нас находится. И вот теперь выпал «счастливый» шанс с ним познакомится. Не то, что оно было убогим - здание как здание, из белого кир-пича. Забор, стоянка с «бобиками» и иномарками, решетки на окнах, крыльцо с лестницей. Жутко стало тогда, когда дверь сержант открыл и приказал:
- Заходи.
Каземат какой-то. Там было темно и холодно, мерзко пахло еще там, да-же не знаю чем. Вот тут-то я и ощутил, не то, что стыд, - страх, животный страх, проникающий во все клеточки тела, просто парализующий все на све-те. Страх перед камерой обезьянника и ее населением и, самое главное, - ни за что.
- Пошли, - скомандовал сержант.
Ноги идти не хотели, все существо протестовало против этого, но вымол-вить слова я не мог, наверное, даже побелел от ужаса.
Но повели меня не в камеру, а к посту, за которым сидел красномордый офицер, с седыми усами. Наверное, он был толстый, но мне была видна толь-ко его голова.
Он остановил нас и спросил, что произошло.
- Без документов шатается по городу. Блевал, прямо на улице, наркоман кажись, - говорил сержант, фуражка куда-то свалил, как только вошли. - Для выяснения личности.
- Я не наркоман, я отравился, - только и удалось выдавить мне из себя дрожащим голосом. - Я имею право позвонить.
Но никто словно не слышал моих просьб. Это было их дело, они были хо-зяевами этого места, и им решать, как со мной поступить.
- Тебе слово не давали, - это сержант, сука. – Ну че, в обезьянник его? – это он уже к тому, что за постом сидел.
- Да погоди ты, - отозвался офицер и смерил меня взглядом.
- Ну-ка малой, - сказал он мне, - встань на одну ногу и глаза закрой.
Он привстал. Он точно был толстым, но немного не таким, как я себе его представил изначально. Это было скорей возрастное, чем просто жир, полу-ченный от безделья.
- Теперь пальцем указательным до носа дотронись.
Ну вот, уже издеваться начали, ублюдки.
Сделал.
- Так, присядь теперь десяток раз.
- А на ногу можно встать? – спрашиваю.
- Ты что, тупой? Сказали – делай… - это опять сука-сержант.
- Конечно, встань, - перебил его постовой.
Присел я десять раз. Хоть и пот меня холодный бить начал, и слабость по всему телу шла, я готов был и сто, и двести, и тысячу, и миллион раз присесть, лишь бы отпустили.
- Так имя, фамилию, отчество назови, адрес твой, - говорит усатый.
Назвал. Он полез в компьютер и что-то там набил, наверное, базу данных проверял, затем покачал головой.
- Ну что, Андрей, свободен, - говорит мужик, и постукивать ручкой по столу принялся.
Ну, ни фига себе, мент попался, думаю. И, не помня себя от счастья, со-бирался было уйти, но толстяк вдруг мне вслед говорит:
- Куда пошёл? Дата рождения какая?
Я назвал.
- Угу, - закачал он головой, смотря в монитор компьютера, - свободен. Погоди, стой, протокол подпиши.
- Я сначала прочитаю. Можно? – говорю. Хрен знает, что они там напи-сали.
- Читай, - вздохнул толстяк, и, просунув бумагу в окошечко, вытер вспо-тевшее лицо. - Только побыстрее.
Прочитал. Ни хрена из-за почерка не понял, но пререкаться было не с ру-ки. Подписал.
- Ну все? Я свободен? – говорю, протиснув протокол в окошечко.
- Пока свободен, - пробурчал сука-сержант.
От радости хотел про кубок спросить. Кубок там стоял на постаменте. За что он? Да не стал, еще чего и вправду подумают - укуренный. Его отпускают, а он в диалог еще лезет.
Я пошел на выход и только сейчас обратил внимание на то, как здесь ти-хо. Не звонили телефоны, ни сновали туда-сюда опера, не происходило вооб-ще ничего. Короче говоря, картинка отличалась от телевизионной, хотя, мо-жет, просто выходной был, не знаю.
За моей спиной толстяк что-то выговаривал сержанту, я – не слушал, скорее отсюда!
Как же я был рад солнышку, ударившему своими лучиками прямо мне в глаза через открывшуюся дверь. И ветер этот - такой теплый был. Я был рад, тому, что меня отпустили. Этот усач был просто героем - в моих глазах, ко-нечно - правильно разобравшимся в ситуации. Протокол подписал и - свобо-ден. И плевать, что они не должны были меня задерживать вообще, главное, что меня выпустили, точно - это самое главное. И плевать, что до дома далеко топать. Автобусы, маршрутки, такси есть, а можно и пешком пройти, тоже неплохая идея. Хорошая у нас милиция.
«Ну и сука ты, Миша, дать бы тебе под дых», подумалось мне тогда. Я по-чему-то вспомнил рассказ толстяка из моей группы, как он вместо такси од-нажды вызвал милицию, и они его довезли до дома, «типа они людям служат и все такое». И какое-то странное чувство гордости или бравады разобрало меня от той мысли, что я был в ментовке и тут меня опять затошнило…
|
